Зимопись. Книга вторая. Как я был волком
Шрифт:
По коже чиркнула когтем и окатила грязным мехом тяжелая туша. Едва уклонившись от клацнувшей челюсти, я больше не думал о нападении.
Стоп. Нельзя отступать, защита – смерть, нападение – жизнь. Я обернулся, пригнулся и зарычал. Позади меня опомнился Смотрик и тоже рыкнул. Присоединилась подстегнутая инстинктом самосохранения Тома, чей организм вдруг сообразил, что спасая меня, он спасает себя.
На трех противников волк не бросился. Поджав хвост, зверь осторожно попятился. Мы двинулись на него. Он прыгнул назад, туда, откуда явился. А там уже ждали. Взвизг, хруст, победный рык. Поднявшийся на задние лапы
Добычи оказалось много. После обильного пиршества остатки разделали на месте и разделили на всех носильщиков.
Прежде чем уйти, вожак заставил стаю отмыться от грязи и крови. Правильно, нечего нести домой всякую гадость. Стая растянулась вдоль ручья, привычно сгоняя с лучших мест низкоранговых. Одиночки мылись сами, пары помогали друг другу. Косясь вокруг, я делал быстрые выводы и поступал как остальные. Снова всем бросилось в глаза, что мы с Томой не пара. После многих тычков и рыков мы оказались далеко внизу по течению, вода к нам стекала уже грязной. Но все же вода. Засохшая грязь, стянувшая кожу противной коркой, едва растворялась. Проще соскоблить. Встав прямо в воду, мы жутко терлись, не успевая зачерпывать. Иногда бросали взоры по сторонам. Ситуация обретала неуместное постоянство: выше меня оказалась Пиявка, с вопросительным укором улыбавшаяся в тридцать два зуба-клыка, не забывая соблазнительно изгибаться. Ниже Томы – неистребимый Смотрик. Он страстно желал помочь, но сейчас правила не позволяли. Его руки-лапы мощно работали над собой, а взгляд не отрывался от прекрасной соседки.
Потянув Тому за пойманную в движении руку, я перетащил ее на свое место.
– Хоть на одного, но чище, – объяснил я свой маневр.
Она сделала вид, что поверила.
Теперь Смотрик глядел только на то, что тер.
Возвращаться вожак разрешил нижним путем, легким и безопасным – не нужно прятаться, скрывать запах и следы. Следующий выход в эту сторону будет не скоро. Я уже выучил повадки стаи.
Темный проем родной пещеры распахнулся перед нами далеко за полночь. Вожак придирчиво отследил складирование добычи рядом со своей лежанкой, дальнейшее его не интересовало. Наступало время моего беспокойства. Несмотря на дикую усталость, ненужные приключения возможны, и я без разговоров занял такое место в нашем углу, чтобы лечь можно было только по бокам.
– Собака на сене, – хмыкнула Тома, вздернув подбородок.
– Волк, – поправил я.
Она возлегла между мной и большой острой каменюкой. Смотрик, скользнув по нам быстрым взглядом, примостился с другой стороны, около стены. Ко мне четвероного подбрела и постояла в немом ожидании на что-то надеявшаяся Пиявка. Несколько минут полного игнорирования расставили все по полкам, и, недовольно рыкнув, она ушла.
– Дурак, – прошуршало в ухе с Томиной стороны.
– Особа с заниженной планкой социальной ответственности.
Тома вспыхнула:
– Это кем ты меня сейчас обозвал?!
Несмотря на шепот, ее услышал не только адресат.
– Рррр!
Я отвернулся. Смотрик лежал ко мне спиной, дыхание было ровным и глубоким. Ага, как же, так и поверю, что он сразу уснул. Но теперь я в середине, не пошалишь.
Вздрогнув от приснившегося кошмара, я вскидывал лицо… но все было в порядке. Снова проваливаясь в сон, я все равно оставался начеку. Один глаз инстинктивно приоткрылся, когда Тома поднялась и осторожно направилась к выходу, стараясь никого не разбудить. К выходу – это нормально. Я обернулся на соседа. Дрыхнет. Отбой тревоги.
Сон длился недолго, что-то заставило проснуться. Не шум. Скорее, нелогичная тишина.
Оба места вокруг меня пустовали. Заговорщики, якорь им в почку. Ведь не сговаривались, а поняли друг друга. И усталость их не взяла. Нужно спасать Тому. От нее самой.
Тихо выбираясь из пещеры, я проследил за взглядом дозорного. Как и следовало ожидать. Кстати, идея. Можно сбежать, пока стража развлекается зрелищем. Обидно, что частью необходимого зрелища была Тома. Остальным по такому поводу выходить не нужно, пещера для того и дана. Весь план насмарку.
Голубки блаженствовали на площадке по другую сторону от выступа, куда ходят облегчаться. Куцая травка не скрывала происходящего. Тома раскинулась на спине, предоставив языку кавалера полную свободу действий. Расположившийся в ногах дружок поочередно колдовал над ее лодыжками, икрами, коленками, бедрами. Смотрик старался. Язык был уже не языком, а сторуким божеством, дарившим такое наслаждение, что Тома таяла, плавилась и распылялась на атомы, как полиэтилен над огнем. Тишина звенела колокольным боем колотившегося о грудную клетку сердца. Меня словно загипнотизировали. Такое – прямо передо мной. И с кем?! С человеком, которого я считал частью себя. Теперь в эту часть словно ржавую арматурину воткнули и медленно проворачивали, было больно и противно.
А Тому унесло в мир иллюзий. Юркое орудие гуляло по твердым голеням и гладким коленным чашечкам, добираясь до очаровательных ямочек, упиравшихся в перечеркнутый овал дна. Клякса чужой светлой гривы покрывала половину ристалища, где обладатель мягкого меча превращал несгибаемого воина в беспомощного инвалида. Наркомана подсаживали на иглу. Жертва бездумно и радостно изгибалась навстречу влажному бесчинству, ноги больше не желали признавать родства и требовали развода. Луна закатилась, взошла Венера.
Невидящий взгляд широко раскрывшихся куда-то внутрь глаз вдруг встретился с моим. Обнаружив обалдело замершего меня, Тома небывалым образом вновь восприняла это как должное. Или вовсе не заметила. В ее состоянии легко не заметить.
Нет, все же заметила. Стыдливая краска жажды запретных, но таких откровенных чувств залила ее с ног до лица, опутанного развевавшимися на ветру волосами. Тому топило в этом океане неясности и простоты, перехватывало дыхание… но, видимо, сразу прорезались необходимые жабры. Она улыбнулась вымученно-сладко, с усталой радостью, и веки ее сами собой прикрылись. Организм содрогался в предварявшей последнюю черту агонии. Воющий глухой стон на пределе восприятия, почти в области инфразвука, пробрал до печенок.
Тут Смотрик заметил меня. Словно ушат воды ухнул ему на подобравшийся загривок. Он отшатнулся, точнее, его отбросили инстинкт выживания и собственное сознание, взявшее, наконец, ситуацию под контроль. Нечеловеческий ужас взорвался безмолвным ором и попытался спрятаться в глубине глаз, забывших, как моргать. На балу Золушки пробило полночь. Прекрасный принц вновь стал замызганным испуганным мальчуганом, обелиск опал, обратившись в страшненькую сморщенную горгулью на фасаде готического собора, сказка опять стала былью.