Зивелеос. Книга вторая. Поляна Лысой горы
Шрифт:
Скориков вышел, а генерал продолжал рассуждать. Ещё одна тема бередила его ум. Бабушка Тани Иволгиной. Не использовать ли её в качестве приманки? – подумал он. После того, как они неудачно взяли бабушку, а потом вынуждены были возвратить домой, внучка обязательно попросит Николая обезопасить её. Вполне возможно, что они захотят её отвезти к себе на поляну, если у них там безразмерный терем-теремок.
Но Дотошкин был в курсе того обстоятельства, что Надежда Тимофеевна Иволгина была врачом-хирургом, известным не только в стране, но и за рубежом, имела обширную практику и преподавала, не только студентам, но и
Генерал вызвал к себе полковника Глупого. Когда трясущийся от страха полковник вошёл в кабинет, Дотошкин даже не посадил его, а начал говорить с ним, оставив офицера стоять у двери:
– Евгений Иванович, не дрожите, я вас пока не увольняю, хотя вы здорово меня подвели своим советом.
Полковник Глупый, хоть и носил такую фамилию, но в ответ на слова начальника успел подумать, что если всех, кого так подводят, будут немедля повышать в звании, то хорошо им будет с такими подводками. Вслух он, конечно, этого произнести не мог, а продолжал вежливо слушать.
– Скажите, Евгений Иванович, как вы можете охарактеризовать Надежду Тимофеевну Иволгину. Вы успели составить о ней впечатление?
– Так точно, товарищ генерал-лейтенант, составил. Могу обрисовать.
– Ну, обрисуйте, только не тянитесь официально. Сядьте, если хотите.
Полковник садиться не захотел и продолжал говорить, стоя у двери:
– Чрезвычайно интеллигентная женщина, средней полноты, роста метр шестьдесят восемь или метр семьдесят. Лет около семидесяти. Пышные волосы с проседью, очевидно, красит хной. Очки не носит. Взгляд пронзительный, словно проникает насквозь. Когда я позвонил и вошёл в открытую дверь, она собиралась уходить. Я предъявил удостоверение и сказал, что срочно прошу пройти со мной. Она понимающе кивнула головой и сказала, что вовремя оделась. Мы сели в машину, поехали, но она не задала ни одного вопроса, только сказала, садясь на заднее сиденье, что думала, будто эти времена ушли совсем. Я не понял, о чём она, но обрадовался, что не спрашивает ни о чём и не стал ничего объяснять.
– Вы в самом деле не поняли её или прикидываетесь, полковник? – оборвал доклад генерал. – Она же имела в виду время арестов и думала, что вы её арестовали. Надо было обязательно разъяснить.
– Что разъяснить? – растеряно спросил полковник. – Не мог же я ей говорить, что берём в качестве заложницы или что мы едем погулять.
– Да, ни то, ни другое вы не могли сказать. А как она восприняла ваши последующие извинения и возврат домой?
– Когда вы позвонили мне, я попросил у неё прощения, сказав, что мне ошибочно дали её адрес, а просили пригласить совсем другого человека. Она рассмеялась и попросила высадить, так как куда-то торопилась.
– А вы не захотели её подвезти, раз ошиблись?
– Хотел, но она наотрез отказалась, сказав, что ей совсем близко к метро. Мы действительно были возле метро.
– Вы не поинтересовались, куда она спешит?
– Нет.
– Ну
– Скорее всего, она бы поняла правильно, что гораздо хуже. Неправильно нас понимают редко.
– Я опять замечаю, что вы не так глупы полковник, как говорит об этом фамилия. Потому и оставляю работать в своём подчинении, хоть и отстранил от дела.
– Вообще-то настоящая моя фамилия была не Глупый, а Глупой, – сказал смущённо полковник, делая ударение на букве «о». А когда мне выписывали паспорт, в милиции посчитали, что правильнее писать Глупый, так как нет слова Глупой. Мы жили тогда в деревне. У нас такое слово было, но разницы никакой в значении. Доказать не смогли, так и оставили в паспорте «Глупый».
– Да, фамилия у вас не подарок. Дразнили, небось, в детстве?
– Конечно. Всех как-нибудь дразнят. Вас разве не дразнили «Дотошка, дай картошки» или что-то в таком роде?
– И, правда, дразнили. Жена даже как-то в молодости, вспомнив песню по Антошку, спела мне: Дотошка, Дотошка, сыграй мне на гармошке. Я ей так сыграл за это, что она на всю жизнь запомнила. Не люблю таких шуток. Ну, ладно. Можете быть свободны.
– Слушаюсь!
Полковник щёлкнул каблуками и, круто развернувшись, вышел из кабинета. Последним замечанием генерала полковник остался доволен, хоть оно и звучало несколько оскорбительно. Важно, что его оставляли на службе и не считают глупым.
Бабушкины гости
В одиннадцать часов вечера в Москве было совсем темно. Начинался сентябрь. Николай с Таней подлетели к её дому и бесшумно опустились на балкон. В комнате Тани свет не горел, балконная дверь была открыта. Таня действовала по заранее продуманному плану. Оставив Николая на балконе, она тихонько вошла в комнату, прошла в коридор, тихо открыла своим ключом входную дверь, вышла, заперев её, и нажала на кнопку дверного звонка, одновременно отпирая дверь.
Навстречу выбежала бабушка.
– Танечка! Внучка! Откуда ты? И почему звонишь в дверь, когда сама открываешь? – запричитала она, обнимая плакавшую от радости внучку.
– Звоню на радостях, что вернулась домой, и чтоб тебя разбудить, если ты спишь.
– Да что ж это я спать-то буду в такую рань? Ах, ты моя красавица! И не позвонила, что приезжаешь. Я бы пирогов напекла. Почему одна? Ну да, ну да, понимаю, – спохватилась Надежда Тимофеевна, видя, что внучка приложила предостерегающе палец к губам.
Таня, заперев дверь, задвинула засов и повесила цепочку, потом показала на потолок, стены и потянула себя за уши, слегка раздвигая их, что должно было означать: везде уши и нас слышат. Надежда Тимофеевна развела ладони в стороны и сделала удивлённые глаза, не зная, что говорить, а что нет. Но Таня взяла инициативу разговора на себя:
– Бабуль, попьём с тобой чаю, но сначала я хочу принять ванну, а то в нашем захолустье ни помыться, как следует, ни чаю хорошего не попить. А ты телевизор смотришь? Вот и хорошо. Сиди, я сама помоюсь.
Говоря всё это, Таня вошла в большую комнату, где стоял телевизор, включила громче звук и, ни слова не говоря, потянула бабушку за собой в ванную комнату, показывая ей пальцем, чтобы та молчала. Войдя в ванную, она открыла воду, заставив струи душа с громом падать в ванну, засмеялась и сказала совсем другое: