Златовласка (сборник)
Шрифт:
— Хорошо, хорошо, — повторил я.
— Все это нам нужно для того, чтобы раздолбить в пух и прах обвинительное заключение, — объяснил Уиллоби, — но это только половина дела. Наша защита целиком и полностью строится на алиби. Харпер утверждает, что он был в Майами, — он только ненадолго съездил в Помпано и Веро-Бич, — итак, он был в Майами с какого-то часа в воскресенье утром до какого-то часа утра во вторник. Хорошо, если он действительно был в воскресенье ночью в Майами, тогда он просто физически не мог находиться здесь, и, следовательно, Мишель избил кто-то другой, а не он, как она написала в своей жалобе. А если он действительно был в Майами и в ночь на понедельник, тогда здесь, на пляже, с ней был кто-то другой, а не Харпер, как утверждает мистер Лютер Джексон. Если алиби Харпера нельзя будет опровергнуть, мы победили. Поговорите с Харпером, Мэттью, потрясите его хорошенько, пусть вспомнит все, что может, о тех днях, которые он провел на Восточном побережье. Найдите какого-нибудь парня, который бы видел, что в воскресенье ночью Харпер писал с пирса; найдите какую-нибудь бабенку, с которой он провел ночь на понедельник, переверните все вверх дном, но добудьте факты и найдите людей, — особенно людей, — нам необходимо доказать, что Харпер не мог находиться в городе, не мог влипнуть в эту заварушку, так как был в это время совсем в другом месте. Понятно?
— Понятно, — ответил я.
— Тогда все в порядке, — улыбнулся Уиллоби, протягивая руку. — Удачи вам, — пожелал он мне на прощание.
У меня было такое ощущение, что я пожимаю руку дьяволу.
Согласно закону отдел окружного прокурора обязан предоставить в распоряжение защиты имена и адреса всех свидетелей, которых должны вызвать в суд для дачи показаний. И хотя я приступил к делу раньше положенного срока, у меня не было причин опасаться, что мне станут чинить препятствия. Что бы там ни говорил Уиллоби, не было в городе ни одного адвоката, который усомнился бы в честности Скайя Баннистера, — не слишком удачное имя [40] для окружного прокурора, — и не испытывал бы уважения к этому человеку, давшему клятву защищать законы этой страны. В отделе окружного прокурора мне незамедлительно сообщили название лодки Лютера Джексона и сказали, на каком причале ее можно найти, а затем с той же готовностью дали имена и адреса Ллойда Дэвиса и матери Харпера в Майами. Как ни странно, и тот человек, который говорил со мной по телефону, пожелал мне удачи, прежде чем положил трубку. Все сегодня желали мне удачи. Я начал и сам думать, что удача мне не помешала бы.
40
Sky — небо (англ.)
В тот же день, около часа, я оказался на причале Санди-Пасс. Предварительно я позвонил в контору администрации, но человек, взявший трубку, не был уверен, сумеет ли сообщить Джексону о том, что я приеду. Он обещал «попытаться», а мне хорошо известно, что тот, кто так говорит, на самом деле собирается идти на ленч. Но лодка (с символическим названием «Молот Лютера» — вероятно, перефраз слов, выбитых на дверях церкви Всех Святых в 1517 году в Виттенберге) оказалась на причале, в одном из слипов, и какой-то мужчина, по моим предположениям сам Джексон, сидел на корточках на корме, ремонтируя сеть. Когда я подошел к лодке, он поднял глаза.
— Мистер Джексон? — спросил я.
— Да, — ответил он.
— Мэттью Хоуп. Я представляю интересы Джорджа Харпера, человека, которого вы…
— Подымайтесь на борт, — предложил он, выпрямившись. На мой взгляд, ему было между шестьюдесятью и семьюдесятью, кожа его лица, казалось, задубела под воздействием солнца, моря и ветра, нос по форме напоминал луковицу и весь был в сизых прожилках, его колючие голубые глаза глубоко запрятались в складках жесткой, как подошва, кожи. Он не протянул мне руки. Вместо этого потянулся к трубке, лежавшей на транце, вытряс за борт остатки табака, набил ее и закурил, а я в это время вскарабкался на палубу.
— Если вы заявились сюда, чтобы доказать, будто я его не видел, — начал Джексон, — так это все впустую: я его видел — и точка.
— Вот об этом-то мне и хотелось поговорить с вами, — сказал я.
— Пустая трата времени.
— Это же мое время, — возразил я.
— И мое — тоже. Сегодня утром уже потратил почти два часа на Большое жюри. Тратить еще два часа на вас нет смысла.
— Мистер Джексон, — сказал я, — в этом деле ставка — жизнь человека.
— Не собираюсь менять своих показаний, я уже рассказал, что видел и слышал. Сначала — в полиции, а потом — Большому жюри. Не вижу причин возвращаться к тому, что уже сказано.
— Учтите только одно обстоятельство: если мы вызовем вас повесткой, чтобы снять письменные показания, вы должны будете рассказать нам все, о чем собираетесь говорить в суде.
— Это с какой же стати?
— Таков закон, мистер Джексон. Так у нас в стране защищают невиновного.
— К вашему парню это не относится, — возразил Джексон. — Я его видел и слышал, что он говорил. Это он убил ее, все правильно.
— Пусть так. Можете вы рассказать мне сейчас, что, как вам показалось, вы видели или слышали той ночью?
— Не «мне показалось», мистер Хоуп. Я это знаю.
— И все же: что именно?
— Если вы собираетесь брать у меня письменные показания, зачем мне рассказывать все это сейчас?
— Мистер Джексон, вы могли бы уже все мне рассказать, мы больше времени потратили на споры.
— Так ведь я вам и рассказываю, — возразил он.
— Вот как? Значит, мне больше не надо тащить у вас слова из глотки? Я по профессии адвокат, а не зубодер.
Джексон улыбнулся.
— Ладно, — согласился он, — что вам надо?
— Я хочу знать, что вы видели и слышали шестнадцатого ночью. Прежде всего, скажите мне, в котором часу это было?
— Где-то около десяти.
— Где вы находились?
— Встал на якорь неподалеку от берега.
— Около острова Уиспер?
— Ага. Услыхал, как морской окунь плескался на мелководье. Забросил крючок и закинул в лодку две штуки.
— А какая это была ночь?
— Полнолуние, так что не думайте, что не видел берега. Можете проверить по газетам. Там написано, что в ту ночь было полнолуние.
— На каком расстоянии от берега вы встали на якорь?
— Сразу же за мелью. Может, футах в двадцати от берега. Не больше.
— И вы утверждаете, что хорошо видели пляж?
— Так же отчетливо, как вас в эту минуту.
— И что же именно увидели, мистер Джексон?
— Черный мужчина и белая женщина бежали по пляжу. Женщина была голая.
— Как она выглядела?
— Длинные черные волосы, кожа белая, как лунный свет.
— А мужчина?
— Здоровенный громила. И черный. Я такого черного ниггера еще не встречал.
Я взял себе на заметку, что когда будем брать показания у Лютера Джексона, следует задать ему несколько вопросов об его отношении к «ниггерам». Также отметил для себя, что надо проверить у Мори Блума, какой оттенок кожи был у тех пятерых полицейских, которых поставили в один ряд с Харпером: был ли среди них хоть один такой же черный, как Харпер. Или же Джексон опознал его на том основании, что Харпер был самым черным из всех?
— Рассмотрели вы лицо мужчины? — спросил я.
— Я его ясно видел, можете не беспокоиться.