Златовласка (сборник)
Шрифт:
— Хорошо, я скажу тебе. Но скажу, чего я не хочу. Я не хочу, чтобы кто-то приходил ко мне и задавал вопросы о том, где я была, обращаясь со мной как с преступницей только потому, что Джейми…
— Джейми ни о чем таком…
— Ты передай ему от меня кое-что, ладно? Передай, что если я узнаю, что он хоть слово кому-нибудь шепнул — неважно кому — о том, что я, возможно, замешана в этом деле, я привлеку его к суду, не успеет он и глазом моргнуть. Иди и передай ему мои слова.
— Поэтому ты и просила меня приехать?
— Да. Ты его адвокат. Его следует предупредить. Я не желаю, чтобы полиция совала нос в мою личную жизнь. Джейми принес мне
— Я предупрежу его, но думаю, что это напрасно.
— Я сказала — передай ему мои слова!
— Передам.
— И передай ему кое-что еще. — Она сидела спиной к заливу. Солнце стояло почти в зените и заливало песок и водную гладь ослепительным светом. — Скажи ему: я рада, что с ними покончено.
— Бетти, я думаю, на самом деле ты не хочешь, чтобы я передавал ему это.
— Скажи ему, — упрямо повторила она. — Скажи этому проклятому ублюдку!
Я не был удивлен тому факту, что Юренберг посетил ее. Я пока был еще очень мало знаком с ним, но знал, что в этом деле он ничто не примет на веру — ни алиби Джейми, ни его бывшей жены. Я был уверен, что еще чуть-чуть — и он докопается и до поспешного выхода Джейми из игры, и до его встречи с Кэтрин Брене. Не сомневался я и в том, что он не примет алиби Бетти, основываясь лишь на ее словах. Если никто не видел свет в доме и никто не может положительно утверждать, что Бетти действительно находилась дома всю ночь, тогда она могла быть где угодно. А «где угодно» могло означать и Джакаранда-Драйв.
Вот о чем я думал, возвращаясь в контору. Убийства, очевидно, были совершены в состоянии исступленной ярости, а если что и было у Бетти в избытке, так это злоба. Я размышлял о том, не следует ли мне позвонить Юренбергу и передать слова, произнесенные ею: «Скажи ему: я рада, что с ними покончено». Но звонить не пришлось. Едва я вошел в контору, как Синтия сказала мне, что он сам звонил минут пять назад и сообщил, что сын Джейми — Майкл сознался в совершенных убийствах.
Официальное название полицейского участка в Калузе — Служба общественной безопасности. Об этом и говорила надпись на наружной стене здания. Справа на металлических входных дверях коричневого цвета не сразу заметишь буквы помельче: «Полицейское управление». Здание было построено из кирпича коричневого цвета различных оттенков, и его строгий архитектурный фасад портили узкие, похожие на бойницы окна. Для Калузы это обычное явление, потому что в летние месяцы здесь стоит нестерпимая жара, и широкие окна не дают ничего, кроме духоты и зноя.
Я вошел внутрь здания и решительно направился к тому, что, по всей видимости, являлось столом регистрации. Одна из девушек сообщила мне, что детектива Юренберга и доктора Парчейза я найду на третьем этаже, а затем позвонила Юренбергу, чтобы известить его о моем приходе. Он вместе с Джейми встретил меня около лифта. Юренберг был серьезен и смотрел с сочувствием. Он произнес:
— Я уже выразил доктору Парчейзу свое сожаление по поводу случившегося.
— Я бы хотел поговорить с Майклом, — сказал я. — Наедине, Джейми.
— Это самое лучшее, что можно придумать, — отозвался Юренберг, кивнув. Я не сомневался, что его расстроил арест двадцатилетнего Майкла Парчейза. Он казался человеком,
— Хорошо, — согласился Джейми, — но, если можно, я бы хотел увидеться с ним, прежде…
— Да, можете поговорить с ним перед тем, как мы станем его допрашивать, — сказал Юренберг. — Но потом останется только его адвокат, если он захочет.
— Мне, может быть, придется вызвать адвоката по уголовным делам, — заметил я.
— Если мальчик так пожелает, я не возражаю.
— Вы с ним уже говорили?
— Что вы, конечно, нет, сэр, — обиделся Юренберг.
— Вы сказали, что он сознался в совершенных убийствах…
— Да, но только полицейскому, производившему арест. Следствие находилось на предварительной стадии, и от полицейского не требовалось рассказывать уголовный кодекс. Как только его доставили к нам, мы сразу же сообщили мальчику о его правах. Он попросил, чтобы мы позвонили его отцу, и в конце концов мы связались с доктором Парчейзом в вашей конторе.
— Хорошо, — сказал я, — пожалуйста, разрешите нам поговорить.
Он проводил меня в большую приемную, где наискосок от входа возвышался, как огромный перископ, оранжевого цвета подъемник для писем. Прямо против нас у стены был стол, за которым сидела девушка и с яростью стучала на машинке. Часы на стене над ее головой показывали двенадцать пятнадцать.
— Он в кабинете капитана, — сказал Юренберг. — Доктор Парчейз, если вы присядете, я попрошу кого-нибудь принести вам чашку кофе. — Он указал на банкетку, а затем провел меня мимо американского флага туда, где в небольшом тамбуре была пара дверей под прямым углом друг к другу. Он открыл левую дверь, и я вошел в комнату. Замок за мной защелкнулся.
Сначала я подумал, что кабинет пустой. Напротив у стены стоял стол с вращающимся стулом, обитым искусственной кожей зеленого цвета. На обшитой панелями стене над столом висело несколько дипломов в рамках. Сбоку от стола книжный стеллаж, на верхней полке — кальян. С фотографий в рамках смотрели жена капитана и его дочери, как я догадался. Вдруг боковым зрением я заметил Майкла Парчейза, сидящего на стуле справа от двери.
Он сидел уперев локти в бедра, ладони стиснув перед собой, голову опустив вровень с полированной поверхностью стола капитана. Он не поднял глаз, когда я приблизился, а сидел по-прежнему, уставившись на полированную крышку стола, где были разложены в ряд полдюжины поляроидных фотографий, образуя серию порнографических открыток. На Майкле были окровавленные голубые джинсы и залитая кровью белая тенниска. Его сандалии были покрыты коркой из засохшей крови, перемешанной с песком. В спутанных черных волосах застряли песчинки, на щеке — запекшаяся кровь, на мочке уха — тоже.
— Майкл, — обратился я к нему.
Он взглянул на меня — его карие глаза выглядели огромными на узком лице, — слабо кивнул и снова уставился на фотографии негритянки. Я не мог поверить, будто он действительно их рассматривает. Просто он не хотел встречаться со мной взглядом.
— У меня к тебе несколько вопросов, Майкл.
Он снова кивнул.
— Это ты убил Морин и своих сестер?
Он утвердительно кивнул.
— Майкл, я хочу, чтобы ты заговорил. Я хочу, чтобы ты ответил — да или нет. Ты убил Морин?