Злобный
Шрифт:
Да. Вот почему он был моим убежищем весь год.
— Почему это имеет значение, если меня ни в чем не обвиняют? — Отстреливаюсь я. Это сложнее, чем разговаривать с копами дома. По крайней мере, они пожалели меня из-за моей мамы-наркоманки.
— Давайте не будем забегать вперед. — Офицер Фэллон все еще пытается играть роль миротворца, а это значит, что офицер Мейерс попытается совершить убийство.
Конечно же, следующие слова, которые он произнес: —Несколько студентов вышли вперед, утверждая, что видели, как вы угрожали Сэйнту Анжеллу сегодня вечером.
Вот оно.
Если они спрашивают о том, что я сказала Сэйнту, это действительно может означать только одно.
Он был в здании, когда оно загорелось.
Он мертв.
Сэйнт мертв.
Мои плечи сгибаются вперед, и грубый шум вырывается из меня, когда мое сердце разбивается вдребезги. Это единственный способ описать ужасную боль, которую я чувствую в груди, когда осознаю, что Сэйнт ушел.
Потрясающе.
Черт, почему это так больно? Этот ублюдок сделал меня несчастной на протяжении большей части наших отношений. Он чуть не разрушил то, что осталось от моей жизни, своим трюком на ассамблее.
Но он также заставил меня чувствовать себя потрясающе. Нужной и желанной, когда мы лежали в постели и разговаривали до утра. Раскрывая наши секреты и мечты.
Он заставил меня чувствовать себя защищенной, когда так публично заявил обо мне на балу-маскараде. Заставил меня почувствовать, что ему было не наплевать, когда он вмешивался во время проб. Он заставил меня почувствовать то, чего я никогда не чувствовала ни с кем другим за всю свою жизнь, даже с Диланом.
Я не могу сказать, что любила его. Думаю, было слишком много ненависти, чтобы мы когда-либо по-настоящему любили друг друга, но я заботилась о нем. Теперь я могу признаться в этом себе, и, боже, как бы я хотела сказать ему это лицом к лицу.
Как бы мне хотелось также послать его к черту.
Комната снова кружится вокруг меня, и я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме агонии, вибрирующей во мне. Я борюсь за то, чтобы держать себя в руках, потому что сейчас я не могу сломаться. Не перед этими придурками. В конце концов, это то, чего они хотят. Я, сломленная и слабая, поэтому я стану более податлива к их пытливым вопросам и требованиям.
Сэйнт был бы в ярости на меня, если бы я позволила им запугать меня и заставить подчиниться. Он сказал бы мне, что только он может сломить меня.
Раздавить и подчинить меня своей воле.
Любой другой, кто попытался бы сделать то же самое, играл бы с его игрушкой, а он был не из тех, кто любит делиться.
Неважно, сколько раз я говорила ему, что не являюсь объектом, которым он может владеть, он просто одаривал меня своей ухмылкой и все равно заявлял на меня права.
Цепляясь за эту мысль, я делаю глубокий вдох и сосредотачиваюсь на столе, пока комната снова не замирает.
Подняв подбородок, я встречаюсь взглядами с обоими офицерами и задерживаю их на несколько мгновений, прежде чем собраться с мыслями и наконец-то заговорить.
— Несмотря на то, во что вы можете поверить, я не разжигала этот пожар. Ничто из того, что вы скажете или сделаете, не заставит меня признаться в преступлении,
— Мисс Эллис, я обещаю вам, что у вас не будет проблем, — пытается заверить меня офицер Фэллон, но я слышу, как решимость ослабевает в его тоне. Он так же готов отказаться от этой шарады, как и я.
— Всё это чертовски похоже на то, что есть, — шиплю я, не обращая внимания, когда их взгляды сужаются.
Хорошо. Они меня бесят. Это правильно, что я тоже могу их разозлить.
— Мисс Эллис, пожалуйста. Нет необходимости становиться нестабильной.
Офицер Майерс выглядит особенно раздраженным из-за того, что я так неуважительно с ними разговариваю.
Я откидываюсь на спинку стула и выгибаю бровь, отражая его дерзость, проявленную несколько минут назад.
— Я не проявляю нестабильность, я просто пытаюсь прорваться сквозь быка. И нет необходимости задавать мне эти вопросы, если меня ни в чем не обвиняют, — говорю я, четко выговаривая каждый слог и расправляя плечи. — Мне нужен телефон сейчас, пожалуйста.
— Ты не делаешь себе никаких одолжений, маленькая девочка, — рычит Мейерс, отбрасывая все притворства вежливости. Не то чтобы он с самого начала старался это показать. Меня это вполне устраивает. В любом случае, я лучше работаю с грубыми и злыми. Это мир, в котором я выросла. Мир, который сформировал меня такой, какая я есть сегодня. Мир, в который я невольно попала, когда прошлым летом получила письмо в Ангелвью.
— Если вы меня в чем-то обвиняете, просто покончите с этим. — Я поднимаю подбородок и пристально смотрю на них немигающим взглядом, сжимая руки, чтобы они не заметили, как они дрожат. — Но я не отвечу вам, пока не поговорю со своим опекуном.
— Мы не обвиняем вас ... — начинает офицер Фэллон.
—Тогда зачем этот допрос? — Я резко обрываю его.
Я вижу разочарование на их лицах, но офицер Фэллон гораздо лучше умеет держать себя в руках. Офицер Майерс? Не так уж и хорошо.
Я полна решимости сломать его, прежде чем он сломает меня.
Он хлопает руками по столу.
— Если ты не прекратишь все это прямо сейчас, мы будем считать, что ты в чем-то виновна. Сотрудничайте, или будут последствия!
Такое чувство, что меня отчитывает расстроенный папа на пределе своих возможностей, и я не могу не потрепать его по нервам, которые он мне показывает. Я нашла слабость, которую не могу не использовать, потому что именно так они пытались заставили чувствовать меня.
Эксплуатируемая.
Уязвимая.
Одна.
— Это твой первый день? — Я усмехаюсь. — Тебе так не терпится испортить жизнь невинной девушке? Неужели тебе больше нечем заняться, ты, переплачивающий полицейский из торгового центра?
— Этого достаточно, мисс Эллис. — Тон офицера Фэллона тверд, но сдержан. Его опыт просвечивает в этот момент, потому что он гораздо лучше владеет собой, чем его партнер. Я предполагаю, что годы, проведенные с дерьмом "богатых детей", сделали его самым терпеливым человеком в мире.