Злодейка в деле
Шрифт:
Шкаф, стол, стул и тумбочка в комплекте. Прикрытое шторкой окно выходит на рынок, видно русло реки. В боковой стене дверца, и я догадываюсь, что найду за ней удобства.
— Оу-у-у…, — вырывается у меня, когда трактирщик с гордостью показывает мне корыто.
— Один торговец вёз ванну для себя из самой столицы, — объясняет трактирщик, — но что-то у него не заладилось и он продал.
— Не хочу вас разочаровывать, любезный, но в столице из такого лошадей кормят.
— Кран горячей воды немного заедает, поворачивать нужно с усилием. Леди, полотенца и сухую одежду сейчас же принесу.
— Оставьте на стуле, — распоряжаюсь я.
Оказавшись в шаге от горячей воды, ждать я не готова ни секунды.
— Как прикажете, леди.
Поклонившись, трактирщик уходит.
Я пальцем провожу по корыту, проверяя чистоту. Неизвестно, кто плескался в нём до меня, но сесть придётся, я стелю сдёрнутую с койки простынь.
Трактирщик не обманул, вода из крана идёт горячая. Приплясывая от нетерпения, я поспешно раздеваюсь. Костюм приходится развесить, он мне ещё пригодится, так что пусть сохнет. Я забираюсь в корыто. Да-а-а… Какое блаженство, как же мне хорошо, настолько хорошо, что корыто уже не кажется таким уж неудобным, можно и облокотиться, и голову запрокинуть.
Горячая вода расслабляет…
Я слышу шаги в комнате, трактирщик громко сообщает, что полотенца принёс, и что обед будет подан, куда мне удобно, по первому требованию. Войти трактирщик не пытается и послушно уходит.
Наверное, я засыпаю, потому что будит меня ощущение прохлады, по-настоящему горячая вода успела остыть, и скрип открывшейся дверцы. В ванную кто-то вошёл.
Сверху через корыто наброшена вторая простыня, так что от взглядов я прикрыта, лишь голова и плечи видны, но вид при этом, пожалуй, даже откровеннее, чем без простыни. А поступь тяжёлая, отнюдь не женская. Слишком уж уверенная — не трактирщик, да и на визит криминала не похоже.
Я не оборачиваюсь, запрокинув голову, продолжаю спокойно лежать в чуть тёплой воде.
— Разбудил. И вообще, тебе не кажется, что ты ошибся дверью?!
— Нет, не ошибся, моя принцесса, — хмыкает Феликс, моим недовольством не проникнувшись.
Всё же повернув голову, я обнаруживаю, что на нём кроме рубашки, ничего нет, да и та расстёгнута. Что на ногах, я не вижу.
Феликс смотрит на меня потемневшим взглядом. Желание настолько откровенное, что у меня дыхание перехватывает, а вспоминается, как мы целовались.
— Ящерка…
Вместо того, чтобы выйти, Феликс беспардонно подходит вплотную, касается затылка, невесомо щекочет подушечками пальцев шею, постепенно скользя вниз вдоль позвоночника, цепляет воду. Ладони ложатся на плечи, мягко массируют. У меня вырывается стон удовольствия.
Феликс наклоняется, замирает в миллиметре от моего лица, словно до сих пор не знает, поцеловать или подразнить. Напряжение острое, сердце отбивает бешеный ритм. Феликс подаётся ко мне, и мы сливаемся в головокружительном поцелуе.
В прохладной воде становится жарко, а Феликс, зараза, отстраняется:
— Моя принцесса, я сказал принять горячую ванну, а не ледяную.
— Ты…, — обессиленно выдыхаю я.
Самодовольно ухмыльнувшись, он наклоняется, подхватывает меня на руки, с громким плеском разливая воду, поднимает из ванной. Я обхватываю его за шею, понимаю, что прикрывавшая меня как раз на такой случай простынка в процессе потерялась, и я даже подозреваю, кто ей помог. Феликс прижимает меня к себе, теперь он тоже мокрый.
— В ванной неудобно, — с улыбкой поясняет он.
— Ты… Я…
Феликс опускает меня на заранее разобранную кровать, ложится рядом, укрывает нас обоих одеялом.
— А вот двуспальная кровать…
— В норах кроватей не бывает, да? Это не кровать, ящерка, и тем более не двуспальная. Это узкая койка.
— Не врите, моя принцесса, узкие койки были в храме, а здесь кровать. Двуспальная…
Феликс вовлекает меня в новый поцелуй.
А когда я прихожу в себя, понимаю, что лежу, замотанная в кокон одеяла, Феликс, в лёгких, не форменных, штанах и по-прежнему в мокрой, облепляющей его тело рубашке, накрывает обед на столе.
— Не поняла…
— Леди, вы же сами сказали, что узкая койка никуда не годится.
— Ящерка.
Разочарование мешается с негодованием. Да он издевается! До сих пор я была уверена, что принцип “возбудим и не дадим” на вооружении исключительно у нехороших стервочек, и уж точно не думала, что стану его жертвой.
Феликс как-то не так понимает выражение моего лица. Он вдруг напрягается, исчезает любой намёк на весёлость:
— Прикажете, моя принцесса? — и обращение звучит не с тёплой снисходительной насмешкой, совсем незнакомо, колко и как-то… по-настоящему, что ли. Раньше, “моя принцесса” звучало почти как “моя рыбка” или “моя девочка”, а сейчас он упирает именно на титул и иерархию.
Похоже, узы клятвы тяготят Феликса гораздо сильнее, чем мне наивно представлялось, чем он показывал.
Но полная клятва верности на крови — это не то, от чего можно освободить по щелчку пальцев. Честно говоря, я вообще не представляю, можно ли разорвать возникшую привязку, скорее всего, невозможно. Чтобы освободиться от пут, придётся полностью переродиться. Не как я, сохранив багаж обеих жизней, а полностью. Да и зачем? Именно клятва и статус моего рыцаря защищают Феликса от тюремного заключения. Едва ли папа помилует того, кто отказался служить любимой дочке.
Я сажусь, кокон из одеяла придерживаю, чтобы не раскрылся, склоняю голову к плечу:
— Ящерка, я не путаю личное и государственное. Что у нас на обед?
Не зря считается, что личные отношения должны быть равными. Слишком трудно сохранить дружбу, когда один уборщик подсобных помещений и отхожих мест, а второй в этой же конторе начальник. Конечно, между мной и лордом Шесс разрыв не столь чудовищный, но он есть и будет разделять нас.
— Телятина.
— М-м-м, как прекрасно. Приятного аппетита, ящерка, — я перебираюсь за стол, беру нож и вилку.