Злое счастье
Шрифт:
Ведь и вправду, точь-в-точь мокрая белая мышь, с какой стороны не посмотри. Мокрая жалкая глупышка-девчонка, пытавшаяся сравняться с неистовым рыжим князем, который не умел сдаваться.
«Мэй, я была дурой. Ты себе представить себе не можешь, насколько глупо и нелепо я выглядела. Королевский посол всячески уламывает меня ехать в Лот-Алхави, клянется, что Алатт никак не пострадает, потому что скоро тебе на помощь подойдут и королевские войска, и армия крупнейших владетелей Тир-Луниэна. Ты тоже настаиваешь на визите в столицу, но знаешь… мне что-то не очень верится в искренность лорда ир'Брайна, как и в дружеское расположение
Ответа не было.
До сей поры королевскому гонцу ни разу не доводилось встречаться с князем Мэйтианном лично. Слышать-то в'етт Уйрэл слышал… и немало, а вот видеть не пришлось. Очень уж молод был вестник Верховного Короля, а оттого навыдумывал себе небылиц и страхов больше, чем сам весил вместе с седлом и сумкой. Народное творчество традиционно приписывало Отступнику богатырское сложение, звериный оскал и львиный хвост. Ожидания гонца оказались удовлетворены частично. При определенной доле фантазии вообразить могучую мускулатуру под доспехами Рыжего не сложно, зверской на лице Мэя была лишь щетина, а с хвостом вообще промашка вышла. Огненно-рыжая шевелюра — это да, тут людская молва не врет, если не обращать внимания на то, что волосы потемнели и слиплись от пота. Но в остальном — ничего демонического в Рыжем князе гонец не нашел: ни в манере общения, ни в голосе. Мэй разговаривал тихо, вежливо и безупречно корректно. В'етту Уйрелу вменялось бдить о каждом слове, жесте или намеке, которые могут исходить от князя-приграничника, все запоминать и пересказать дословно о том, что делается в лагере защитников Тир-Луниэна. Особенно тщательно инструктировали гонца относительно реакции Мэя на послание от короля. Содержание документа, разумеется, оставалось секретом от юного вестника.
— Извольте ознакомиться, милорд, — церемонно поклонился Уйрэл, протягивая запечатанную тубу со свитком. — Я подожду вашего ответа здесь.
Рыжий невозмутимо указал на табурет возле стола, мол, не обессудь, но в военном лагере не до удобств. И пока Голос Короны с интересом разглядывал скромное убранство палатки командующего, Мэй сломал печать и углубился в чтение.
Впоследствии, в'етт Уйрэл мамой клялся и присягу давал, что на осунувшейся небритой физиономии Отступника не проступило даже намека на эмоции. Улыбаться Мэй, конечно, не улыбался, но его и не перекосило от злости, как мечталось кое-кому в Лот-Алхави. Он обмакнул перо в чернила и вывел чуть ниже королевского росчерка всего одну фразу: «Я все понял».
— Пожалуй, не стану вас дольше задерживать, в'етт Уйрэл, — молвил он, протягивая гонцу свиток.
— А подписаться? — растерялся юноша.
— Государь прекрасно знает мой почерк. Вам не о чем беспокоиться, — заверил его Мэй, и, как ни в чем ни бывало, вернулся к прерванному чтению какого-то скучного документа на гайши — языке нэсс.
Исписанный сверху донизу мелким бисерным почерком лист, к тому же разделенный на множество пунктов, никак не мог считаться интересным чтивом. Гонец не сдвинулся с места. Он сам не мог объяснить, чего ожидал от Рыжего князя. Столичные доброжелатели настоятельно советовали дождаться, когда Мэй пожелает высказаться. По их ухмылкам даже такой простодушный юнец, как Уйрэл, догадывался: Отступник должен, как минимум, возмутиться.
— Вы можете идти, — напомнил Мэй, не поднимая взгляда на гонца.
И что оставалось делать бедному юноше, кроме как убираться восвояси?
Едва за
— Можно? — спросил Дайнар, засовывая внутрь шатра голову. — Чем обрадуешь?
— Ничем. Государь решил подождать, чем у нас тут кончится дело.
Глаза Дайнара нехорошо блеснули. Он вошел и плюхнулся на освободившийся табурет.
— Как он это пояснил? — спросил он, разглядывая накопившуюся грязь под ногтями.
— Что-то там о второй линии обороны. Если честно, я не вчитывался, мне хватило общих фраз, — равнодушно молвил Мэй. — Нечто подобное я предполагал изначально.
— У Альмара уже вошло в привычку предавать друзей, — прошипел Дайнар.
— Какая разница? Он-то, может, и хотел бы помочь, но кто в Лот-Алхави ему позволит следовать зову сердца и совести? Ты таких знаешь? Я — нет.
— Ты снова его оправдываешь? — взвился соратник, окончательно теряя терпение.
Возмущение Дайнара достигло апогея, он вскочил и заметался по грязному вытоптанному множеством ног ковру.
— Я не понимаю! — кричал он. — Мэй, я отказываюсь понимать! Видимо, прав был Финигас, когда подозревал Альмара в коварных замыслах! Наш государь вновь и вновь отказывается от своего слова. Как это называть?
— Прекрати истерику! — жестко рявкнул Рыжий. — Ты можешь винить Альмара во всех прегрешениях, но от этого никому не станет легче. Прежде всего, нам с тобой.
Но Дайнар и не подумал униматься. Его просто трясло от злости и обиды.
— Ты думал, что, служа беззаветно своему народу, сумеешь вернуть честное имя? Надеялся, что однажды Альмар покается перед тобой за поруганную честь? На что ты рассчитывал?!
Мэй нахмурился, по-отцовски сдвинув густые брови. Нельзя сказать, что соратник был настолько далек от истины, а в чем-то Дайнар бил в самое больное место. Что скрывать, поначалу именно таковы были мотивы. До определенной степени, разумеется. Рыжий никогда не обольщался относительно великодушия Верховного Короля, никогда не ждал публичного покаяния. Но где-то в глубине покалеченной души верил в то, что однажды… когда-нибудь Альмар скажет: «Прости меня за Мор-Хъерике». Этого будет вполне достаточно.
Надо все-таки помнить, что Финигас никогда не страдал паранойей, и когда он клял подозрительную неторопливость Верховного Короля, то вовсе не из жажды лишний раз оклеветать ненавистного Гваэхард'лига.
… Мир почти утратил краски, обесцветился до блеклых полутонов, хотя разумом Мэй прекрасно понимал, что это лишь последствия произошедшей с ним метаморфозы. Он хотел поплакать над отцовским телом, но не мог даже глаза сощурить для вида. Дым погребального костра выедал роговицу, а слез все равно не было.
Стремительное падение от прославленного героя до отверженного отцеубийцы для другого стало бы подлинной катастрофой и окончательно сломило, но Рыжий благополучно утратил способность горевать и стыдиться. У него отобрали меч — ну и пусть, заключили под стражу — ничего страшного. Странным Мэю показалась лишь отстраненность Альмара. Король не пожелал встретиться с Отступником, не попытался поговорить откровенно, возложив эту обязанность на дознавателей. Даже на погребение Рыжего привели под конвоем, разве только не связанным и не в кандалах.