Зловещее светило
Шрифт:
Свой голод соломой пока утоли.
Ведь коли помрешь —
Мигом в рай попадешь
И манну небесную там обретешь.
Фич презрительно фыркнул и вышел, направившись на берег, к реке. Глухие завывания певца преследовали его до тех пор, пока он не добрался до сосновой рощицы, располагавшейся за двумя рядами дощатых сараев, в которых обитали поляки.
Наутро к недомерку вернулось самообладание. На протяжении двух недель Фич держал себя в руках, бойко шастая туда-сюда своей подпрыгивающей походкой, и даже как ни в чем не бывало усмехался, растягивая пухлые щеки, когда Морфи звал его проповедником. Но вдруг самообладание начало его покидать. Какое-то время он еще продолжал
Фич словно ожидал какой-то особенной встречи и пытался убедить себя, что не разочаруется в ней. Спал он теперь беспокойно; от малейшего скрипа половицы в дощатом бараке или храпа спящего поблизости рабочего коротышка подскакивал в постели.
Как-то в полдень взорвался котел небольшого грузоподъемника. В стене цеха пробило дыру, но никто не пострадал. Фич позвал остальных к отверстию и встал рядом с ним, насмешливо глядя на Морфи. Вошел управляющий Кэрри.
— Каждый сезон что-то происходит! — посетовал он. — Слава Богу, на сей раз не так скверно, а то в прошлом году рухнула крыша, кучу народу подавило.
Фич перестал усмехаться и вернулся к работе.
Через две ночи над консервной фабрикой разразилась гроза. Уже первые раскаты грома разбудили Фича. Он натянул брюки, надел башмаки и рубашку и выбрался наружу. С севера на бараки надвигались иссиня-черные тучи. Фич шел им навстречу, покуда мрачное пятно облаков не повисло прямо у него над головой, а грудь не начала вздыматься и опадать, подчиняясь какому-то мощному ритму.
Коротышка застыл, стоя на небольшом холмике между рощей и одиноким деревом. Он неестественно выпрямился, раскинул руки в стороны и обратил лицо ввысь. Дождь — жирные капли, скорее, низвергались с неба, нежели накрапывали, — обрушивался на его лицо. Причудливые вспышки яркого света озаряли землю и деревья, бараки и человека. Гром, порождение невероятно могучей стихии, превосходившей по своей силе все на этой земле, грохотал, грохотал, грохотал — одни раскаты тонули в других, еще более оглушительных, звучавших в унисон ослепительным огненным вспышкам.
Фич по-прежнему стоял на холмике — толстый недомерок, укрытый от посторонних взглядов не только деревом, но и подлеском; маленький человечек с вздернутым носом, нацеленным в самое средоточие бури. В его глазах отражался ужас, когда он не моргал и не зажмуривался, даже не пытаясь увернуться от жирных капель. Он громко говорил, но из-за грома его слов не было слышно. Фич обращался прямо к буре, в течение чуть ли не получаса безостановочно проклиная имя Господа; изрыгая чудовищные богохульства, но — с мольбой в голосе.
Буря сместилась ниже, к реке. Фич вернулся в свой барак, где всю ночь пролежал не смыкая глаз и содрогаясь от холода в промокшей насквозь одежде. Он ждал.
Однако ничего не произошло.
Теперь, когда Фич работал, он шепотом разговаривал сам с собой. Однажды Кэрри, распекая его за перегрев банки с томатами, трижды окрикнул его, пока тот не услыхал управляющего. Коротышка почти перестал спать. Находясь в бараке, Фич или беспокойно метался в постели, или лежал, напряженно замерев и уставившись в темноту, пока минуты тянулись одна за другой. Он часто выходил на улицу, чтобы побродить среди строений, с надеждой всматриваясь в любую тень, отбрасываемую домом или сараем, что встречались ему по пути.
Но вот разразилась еще одна гроза. Фич снова выскочил на улицу, проклиная Бога. И опять ничего не случилось. После этого он перестал спать и есть. Пока остальные сидели за столом, он то спускался к реке, то возвращался обратно, что-то бормоча себе под нос. Всю ночь напролет Фич беспорядочно кружил по окрестностям — среди сосен, домов, у реки, — грызя ногти и беседуя с самим собой. От его былой веселости не
Подходил к концу последний день пребывания Фича на фабрике. Рабочие стояли группками на берегу реки, когда он неожиданно прорвался в середину и визгливо закричал, ожесточенно грозя Морфи пальцем:
— Это безумие! Конечно же, Бог существует! Он просто должен существовать! Это безумие!!!
В сумерках его багровые глаза буквально пронзали огнем лица собравшихся. Работяги сначала удивились внезапному появлению Фича и его гневной вспышке, но потом все разом приняли такой невозмутимый вид, словно полагали, что выражать эмоции пристало лишь детям. В глазах Фича застыли ужас и мольба.
— Ну что, обещанные доказательства сегодня при тебе? — Морфи резко повернулся к нему лицом. — Может, ты и впрямь докажешь мне, почему Бог непременно должен существовать?
— Да какие угодно!!! — Конвульсивно содрогавшееся лицо маленького человечка блестело от пота как лакированное. — Ведь есть луна, есть солнце, а еще есть звезды, и цветы, и дождь, и…
— Да не тяни ты свою волынку! — Верзила для пущего убеждения даже сплюнул. — Что ты вообще знаешь об этом мире? Может быть, вообще все на свете какой-нибудь там Эдисон сотворил, почем тебе знать? Ты давай, дело говори. Почему Бог должен существовать?
— Почему? Я скажу тебе, почему! — Голос Фича напоминал тонкий визг, недомерок поднялся на цыпочки и дико жестикулировал. — Я скажу тебе, почему! Я стоял пред Его Престолом, и Он возложил мне на плечи Свои длани. Я был проклят Им и сам проклял Его. Вот почему я знаю! Слушай: у меня были жена и ребенок, там, в Огайо. Жене от старика-отца досталась в наследство небольшая ферма. Как-то раз я вернулся домой из города и обнаружил, что пожар спалил весь дом дотла — вместе с ними. Я устроился на шахту под Харрисбургом, и на третий день под обвалом погибли четырнадцать человек. Я спускался вместе с ними под землю, но выбрался оттуда без единой царапины. Потом я работал на картонной фабрике в Питтсбурге, менее чем через неделю она сгорела. Я остался на ночь в доме в Гальвестоне. Его смело ураганом, и при этом убило всех — кроме меня и еще одного парня, которого лишь слегка травмировало. Я отправился по реке из Чарльстона на борту «Софии». Судно затонуло у мыса Флэттери, причем я оказался единственным, кто достиг суши. Именно тогда я понял, что за мной всегда следит Господь. Я уже чувствовал что-то подобное раз или два в жизни — на эту мысль меня навели те странные вещи, которые мне приходилось видеть, — однако все-таки не был вполне уверен. Но сейчас я уж точно знаю что к чему, и это истинная правда! Пять лет я никуда не трогался, сидел на месте, и ничего не происходило. Почему я явился сюда? Да потому, что на упаковочной фабрике на острове Дил, где я до этого трудился, взорвался котел, и взрывом все просто стерло с лица земли. Вот почему!!!
Теперь сомнение и неуверенность оставили маленького человечка; в полумраке казалось, он стал больше, выше, а его голос обрел новую силу.
Морфи остался, пожалуй, единственным, кого не слишком тронула исповедь недомерка. Он коротко рассмеялся:
— Ну и в чем причина таких напастей?
— Я кое-что сделал… — начал Фич и осекся. — Я виноват… — Он, напрягаясь изо всех сил, тщился сказать хоть слово, но безрезультатно. — Да какая разница?! — крикнул, наконец, коротышка. Теперь казалось, что он вернулся в свои обычные размеры, да и голос его был едва слышен: — Разве недостаточно того, что Он преследовал меня год за годом? Разве недостаточно, что Он повсюду…