Зловещий барьер. Ближайший родственник. Оса
Шрифт:
Томас: Куда вы клоните?
Шомут, с нажимом: Вы сами признали, что в этом районе слоняется больше четырехсот Юстасов, которые могут делать все, Что им заблагорассудится.
Томас, тоном неподкупного патриота: Я ничего не признавал. И вообще, не отвечу больше ни на один вопрос.
Шомут. Этот ответ вам подсказал ваш Юстас?
Молчание.
Шомут-. Если ваш Юстас здесь, можно ли с вашей помощью его допросить?
Ответа
Выключив запись, комендант сказал:
— Такие вот дела. Восемь других офицеров-землян дали более или менее сходные показания. Остальные постарались скрыть факты, но, как вы уже слышали, у них ничего не вышло. Сам Зангаста прослушал запись, и он всерьез озабочен сложившейся ситуацией.
— Пусть не берет в голову, — посоветовал Лиминг.
— Почему?
— Потому что все это сплошная инсценировка, цирк да и только. Мой Юстас подговорил их Юстасов — вот и все.
Физиономия коменданта так и вытянулась.
— Когда мы с вами виделись в прошлый раз, вы уверяли, что без помощи Юстасов никакого сговора быть не может… но теперь уже все равно:
— Я рад, что вы наконец разобрались, что к чему.
— Не будем зря терять время, — нетерпеливо вмешался Паллам. — Все это не имеет никакого значения. Доказательства, которые подтверждают ваши слова, достаточно весомы — как бы мы к ним ни относились.
Получив подсказку, комендант продолжал:
— Я сам провел кое-какое расследование На протяжении двух лет у нас бывали мелкие неприятности с ригелианами, но ни одной особо серьезной. И вот после того, как вы свалились на нашу голову, происходит массовый побег. Очевидно, он был запланирован задолго до вашего появления, но, тем не менее, случился вскоре после него, да еще и при обстоятельствах, наводящих на мысль о посторонней помощи. Спрашивается, откуда пришла поддержка?
— Понятия не имею, — многозначительно произнес Лиминг.
— Восемь моих охранников, то и дело оскорбляя вас, постепенно вызывали вашу враждебность. Из них четверо находятся в госпитале с тяжелыми ранениями, еще двоим предстоит отправка в район боевых действий. Полагаю, что раньше или позже двое остальных тоже попадут в беду — это всего лишь вопрос времени.
— Двое остальных взялись за ум и заслужили прощение. С ними ничего не случится.
— Неужели? — Комендант был явно удивлен.
Но Лиминг не унимался:
— Я не могу дать таких же гарантий тем, кто расстрелял беглецов, их офицеру, или начальнику, приказавшему расстрелять беззащитных пленников.
— Мы всегда расстреливаем заключенных, виновных в побеге. Это давно установленное правило и необходимая мера устрашения.
— А мы всегда расправляемся с палачами, — парировал Лиминг. — Это тоже давно уже установленное правило и мера устрашения.
— Говоря «мы», вы подразумеваете себя и вашего Юстаса? — встрял Паллам.
— Да.
— А какое до этого дело вашему Юстасу? Ведь жертвы-то не земляне. Просто кучка буйных ригелиан.
— Ригелиане — наши союзники. А союзники — значит друзья. Мне претит, когда их хладнокровно и бессмысленно уничтожают. А Юстас очень чутко реагирует на мои настроения.
— Но не обязательно им повинуется?
— Нет.
— На самом деле, — наседал Паллам, решив все выяснить раз и навсегда, — если рассмотреть вопрос, кто кому подчиняется, то именно вы служите ему.
— Во всяком случае, частенько, — признался Лиминг, перекосившись, как будто у него только что выдернули больной зуб.
— Видите, вы сами лишний раз подтверждаете то, что уже говорили раньше, — коварно усмехнулся Паллам. — Вот в чем основная разница между землянами и латианами: вы сознаете, что вами руководят, а латиане о своем положении понятия не имеют.
— Да никто нами не руководит — ни на сознательном уровне, ни на подсознательном, — упирался Лиминг. — Наша жизнь построена на основе взаимного партнерства, ну, как у нас с женой. Иногда она нам уступит, иногда — вы ей. И никому из вас не приходит в голову считаться, кто уступает чаще, скажем, за месяц, или требовать, чтобы уступки делались точно поровну. Так ведь всегда бывает. И никто не в обиде.
— Мне трудно судить, поскольку я никогда не был женат, — изрек Паллам, потом обратился к коменданту: — Продолжайте.
— Как вам, вероятно, уже известно, Сообщество отвело нашей планете роль своей главной тюрьмы, — сказал комендант. — На сегодняшний день у нас скопилось порядочно пленных, в основном ригелиан.
— Ну и что же?
— На подходе новые партии. На следующей неделе должны доставить две тысячи центаврийцев и шестьсот тетиан, которых мы поместим в только что построенную тюрьму. Сообщество начнет посылать нам все новые и новые партии, как только мы будем готовы их принять и появятся свободные корабли. — Он задумчиво посмотрел на собеседника. — Пройдет какое-то время, и они завалят нас землянами.
— И чем же такая, перспектива вас не устраивает?
— Зангаста решил отказаться от приема землян.
— Это его дело, — с вежливым безразличием заметил Лиминг.
— У Зангасты светлая голова, — так и лучась патриотическим восторгом, произнес комендант. — Он твердо уверен: собрать на одной планете целую армию разномастных пленников да еще добавить к ней несколько тысяч землян означало бы создать взрывоопасную смесь, заварить такую кашу, что потом не расхлебаешь! Ведь этак можно и вовсе утратить власть на планете, которая к тому же стратегически расположена в тылу Сообщества, и стать мишенью для яростных атак своих же союзников.
— Вполне возможная ситуация, — согласился Лиминг. — Я бы даже сказал, очень вероятная. А еще точнее, практически неизбежная. Только она — не единственная забота Зангасты. Просто ее он счел возможным предать гласности. Есть у него еще и личный интерес.
— Какой же?
— Ведь это сам Зангаста издал приказ расстреливать беглецов. Наверняка он — иначе никто бы не осмелился их прикончить. А теперь Зангаста струсил: как знать, может, Юстас ночами уже сидит у его изголовья и посмеивается. Вот он и думает, что, скопись здесь несколько тысяч Юстасов, угроза для него возрастет пропорционально. Только он ошибается.