Злой волк
Шрифт:
Малышка тоже зарыдала.
– Ах, Лилли, милая, я бы никогда этого не сделала. – Пия гладила ее по волосам, покачивая в руках. Больше она ее от себя не отпустит. – А что ты скажешь, если мы сначала съедим мороженое, чтобы оправиться от страха, а потом пойдем покупать тебе платье, а?
– О, да. – Сквозь слезы на лице девочки просияла улыбка. – Я скажу, что это замечательно.
– Тогда пошли. – Пия встала.
Лилли крепко держала ее за руку.
– Я тебя тоже больше никогда не отпущу.
Через четверть часа с разбирательством было покончено. Попытка Бенке дискредитировать своего бывшего шефа завершилась плачевно. С помощью имеющихся протоколов и отчетов
Комиссия в составе трех представителей отдела по внутренним расследованиям была удовлетворена, и Боденштайн вместе с доктором Николя Энгель были отпущены. Бенке сидел тут же с красным лицом и кипел от злости, как пароварка. Боденштайн не удивился бы, если бы из его ушей неожиданно вырвался громкий свист.
Пока Николя Энгель разговаривала с координатором бюро президиума, которому подчинялся отдел внутренних расследований, Боденштайн ждал в коридоре, улучив момент, чтобы проверить звонки на своем айфоне. Никаких важных сообщений не было. Он был рад, что дело завершилось так быстро: ему не улыбалось опаздывать на встречу с нотариусом. С обанкротившимся владельцем второй половины дома в Руппертсхайне он на прошлой неделе договорился и накануне получил добро от сберегательной кассы на финансирование. Инка сразу связалась со строительными фирмами, с которыми договорилась о возобновлении работ в середине июля. Осознание того, что он самое позднее через полгода вновь будет жить в собственных стенах и закончится период, когда он снимал жилье у своих родителей, давало Боденштайну настоящий стимул к новой жизни. После двух долгих мрачных лет отсутствия ориентиров он обрел ощущение того, что наконец вновь стоит у руля и сам может определять направление, в котором потечет его жизнь. У многих мужчин, которым стукнуло пятьдесят, наступает кризис среднего возраста, у него это случилось на год раньше. Пока он ждал советника криминальной полиции, он думал о мебели, которую купит, и об оформлении сада. Насколько болезненным будет освобождение от мебели дома, который они строили вместе с Козимой и обживали в течение двадцати пяти лет?
– Боденштайн!
Он обернулся. Навстречу ему шел Франк Бенке. С трудом подавляемая ярость вспыхнула в его глазах, и на какое-то мгновение Боденштайна пронзила сумасшедшая мысль, что Бенке вытащит сейчас оружие и уложит его прямо здесь, в коридоре Управления уголовной полиции, только чтобы освободиться от своей застоявшейся злобы.
– Я не знаю, что вы здесь опять накрутили, – прошипел он, – но я это выясню. – Вы все здесь заодно.
Боденштайн пристально посмотрел на своего когда-то ближайшего коллегу. Он не испытывал ни злорадства от тщетных попыток того уличить его в проступках, ни антипатии к нему. Бенке вызывал лишь сожаление. В его жизни что-то основательно пошло не так. Связанная с этим озлобленность его разъедала, а чувство неполноценности и желание мести определяли все его мышление. Боденштайн довольно долго защищал молодого коллегу и вопреки правилам этикета проявлял по отношению к нему большую снисходительность, нежели к другим членам команды. Это продолжалось слишком долго. Бенке не внимал предостережениям и в конце концов зашел так далеко, что Боденштайн вынужден был от него дистанцироваться, чтобы не оказаться втянутым в водоворот событий.
– Франк, теперь уж смиритесь с этим, – сказал Боденштайн миролюбивым тоном. – Я со своей стороны готов все сейчас же забыть и не держать на вас зла.
– Ах, как благородно! – Бенке зло засмеялся. – Плевать я хотел, держите вы на меня зло или нет. Как только Кирххоф пришла в нашу команду, вы отшвырнули меня, как ненужную вещь. Я это не забуду. Никогда. С того дня я стал сотрудником второго сорта. И я точно знаю, что Кирххоф и Фахингер постоянно клеветали на меня. Эти идиотки сделали из меня посмешище! И вы этому потворствовали.
Боденштайн с удивлением поднял брови.
– Успокойтесь, – сказал он в ответ. – Я не допущу, чтобы вы в таком тоне говорили о коллегах. Все это совершенно не так.
– Конечно, так! – перебил его Бенке, и Боденштайн понял, насколько велика и болезненна была ревность Бенке. – Вы всегда находились под пятой у баб. Ваша жена наставляла вам рога, и… – Он сделал театральную паузу, скрестил руки на груди и злобно ухмыльнулся, – …и я, между прочим, точно знаю, что вы спали с Энгель.
– Это правда, – раздался голос у него за спиной. Николя Энгель улыбалась холодно и очень сдержанно. – И даже не раз, господин коллега. Ведь мы были обручены. Примерно лет тридцать назад.
Боденштайн видел, как растерялся Бенке, в отчаянии понимая, что на его глазах как дым рассеялся и этот мнимый триумф.
Николя Энгель ближе подошла к нему, и он отшатнулся от нее. Рефлекторный жест подчинения, который его еще больше разозлил.
– Я надеюсь, что вы осознаете, что, работая здесь, вы получили последний шанс на службу в полиции только благодаря моему ходатайству, – сказала она тихим голосом, тембр которого был, однако, острее бритвы. – В дальнейшем вам не следует руководствоваться в работе личными мотивами, иначе в скором времени вам придется вытирать доски в полицейской школе. Я только что говорила с вашим начальником и заверила его, что мы с коллегой Боденштайном не намерены больше вообще касаться всего этого неприятного дела. Я уже в третий или четвертый раз спасла вашу шкуру, Бенке. И, таким образом, мы с вами окончательно квиты. Я думаю, мы с вами поняли друг друга.
Франк Бенке, сжав зубы, проглотил слюну и неохотно кивнул. Враждебность в его светлых глазах была убийственной. Не говоря ни слова, он повернулся и пошел прочь.
– С этим типом еще будут неприятности, – мрачно пообещала Николя Энгель. – Это бомба замедленного действия.
– Мне не следовало бы покрывать его так долго, – сказал Боденштайн. – Это было моей ошибкой. Вообще-то ему надо было тогда пройти лечение.
Николя Энгель подняла брови и покачала головой.
– Нет, ошибкой было то, что он тогда выжил после попытки суицида.
Холодность, с которой она это сказала, потрясла Боденштайна. И одновременно ему опять стало ясно, почему она сделала такую стремительную карьеру, а он нет: она не знала, что такое угрызения совести. Без сомнений, доктор Николя Энгель имела все задатки для того, чтобы дойти до самых верхов.
С тех пор как Флориан уехал, Эмма чувствовала себя ранимой и незащищенной. Доказательство его неверности и его упорное молчание в ответ на ее упреки и вопросы недвусмысленно убеждали ее в том, что в глубине своей души она в действительности никогда не была в нем уверена. Она не могла на него положиться, и это удручало ее больше всего, даже больше, чем сам факт его измены.
Центр Кёнигштайна был переполнен. Эмме пришлось ехать до самого Люксембургского замка, чтобы найти парковочное место. Может быть, она не воспринимала бы все это так болезненно, если бы не ее беременность на последних месяцах. Но, возможно, все и не зашло бы так далеко, если бы она не выглядела, как морж. Она боролась со слезами, когда шла через игровую площадку и через курортный парк в направлении пешеходной зоны. Она надеялась, что не встретит никого из знакомых. Ей ни с кем не хотелось говорить, вести эти пустые разговоры ни о чем. Люди ждут от беременных душевной радости от предвкушения появления на свет малыша, а не слез.