Злые белые пижамы
Шрифт:
Мы пожаловались на наши «шишечки» Рейнальдо, венесуэльцу, который работал моделью. Он был одним из немногих, кто провалил полицейский курс без того, чтобы сначала бросить это дело. Он все еще время от времени бывал в додзё, несмотря на то, что прошло уже два года. Он был высокооплачиваемой моделью и баловался айкидо. Его айкидо было неплохим, однако инструктора считали, что его латиноамериканский пофигизм недопустим. В Рейнальдо было что-то от рептилии, даже когда он старался выглядеть сочувствующим.
— О, это действительно плохо, я же вам объяснял, помните? Если вы падаете на мат с большой скоростью, вы, разумеется, ударитесь о мат. Вы помните?
Мы согласились, что что-то в таком духе уже слышали.
— Как на моем курсе, у вас наверняка есть люди,
Мы поняли.
Рейнальдо посмотрел на свои часы от Картье: «Эй, я не могу больше с вами трепаться, мне нужно быть в другом месте. Пока, парень!» — прощаясь, он хлопнул Адама по ладони по дороге к выходу.
Совет Рейнальдо сильнее бить по мату был правильным, но не слишком полезным с точки зрения облегчения страданий больных «шишечек». Алону, израильтянину с предыдущего курса, было так плохо, что он едва ходил, и спать толком не мог. Он прошел курс лечения у рефлексотерапевта, и это ему помогло.
Бен присоединился к нам на Фуджи Хайтс. У нас всех заканчивались деньги, поэтому решение ухудшить качество жизни путем нахождения еще одного квартиранта, с кем можно было бы делить арендную плату уже на четверых, было разумным. Надо сказать, что то, что народу прибавилось, сразу стало заметно. Все четверо спали в той же комнате площадью в шесть татами, на футонах, которые скатывались днем в рулоны. Голова Бена упиралась в стену, а его ноги упирались в спящего товарища. То, что он предпочитал спать свернутым в калачик в позе зародыша, было чистой удачей. Но даже так мы постоянно спотыкались об его ноги 45-го размера. Как-то раз он пришел домой, купив пару кроссовок, которые действительно ему подходили. Это был единственный раз, когда он смог купить в Токио что-то, что ему не было мало. Его сменной парой обуви были сапоги Dr. Martens, которые занимали все пространство под столом. Это начинало меня подспудно раздражать: ну зачем, черт подери, ему нужно быть таким громадным? В чем тут эволюционное преимущество? Он ест очень много. Я начинал мечтать о том, чтобы укоротить его ноги до колена — это решило бы проблемы с запасами еды и местом в комнате.
Каждый день Бен и я ехали на велосипеде вместе до додзё, хотя Бен очень хотел купить мотороллер Хонда 90, который Стефан Баварец продавал за $200.
— Я очень тебе не рекомендую покупать мотороллер, — сказал Крис.
— Ты должен быть сумасшедшим, чтобы его купить, — поддержал его я.
— Почему? — спросил непокорный Бен.
— Во-первых, потому что ты никогда до этого не водил мотороллер и движение в Токио — это кошмар, и мотоциклистов ни в грош ни ставят; во-вторых, потому что все мотоциклисты, которых я знаю, попадали в аварии; в-третьих, ты невнимателен, и вечно с тобой что-то случается.
— Нет, не попаду! — сопротивлялся Бен.
— Попадешь. Вспомни про свою шею, например.
После фиаско с госпиталем Бен травмировал себе шею регулярно. Он, похоже, совершенно был не в состоянии позаботиться о себе и избегать травм.
— Ладно, я вас понял.
На следующий день Бен купил мопед.
Он не был единственным из группы, кто ездил на мопеде. У Адама тоже был скутер, который он вручную разрисовал. На одной стороне были написано громадными буквами: «Мобильный раковый корпус» с изображением большой дымящей сигареты. На спине тем же крупным шрифтом было написано: «Поберегись! Алкоголик за рулем» Менеджмент додзё был недоволен тем, что разукрашенный таким образом мопед красовался каждый день перед входом, поэтому Адам накидывал на него тонкое покрывало, которое слегка прикрывало надписи.
У Адама каждый день случались микротравмы, которые позволяли ему делать передышки время от времени с того момента, как он упал в обморок на татами на первой неделе занятий. По понятной причине, никто его не воспринимал всерьез. Один раз он пришел с порезанной рукой и «потянутой паховой связкой».
— Что случилось? — спросил Толстяк на утренней встрече, которую он традиционно завершал вопросом: «Какие есть мысли, вопросы, комментарии
— Я был пьян, — сказал Адам. Начало было плохое. Травмы, нанесенные себе в результате неосторожности вне додзё, не принимались во внимание. — И упал с лестницы, держа стакан в руке. Посмотрите, я порезался!
— Вранье, вранье, вранье! — завопили мы в один голос. Первоначальное сочувствие перешло в цинизм.
— Ну конечно, ребята, я специально упал с лестницы… — пробормотал расстроенный Адам.
— Следующий, — сказал Толстяк, очевидно, желая покончить со списком травмированных как можно быстрее.
Несколько позднее «Раковый корпус» стал косвенной причиной одной из Адамовых травм. В одно утро он пришел, прихрамывая и вздыхая. Я думаю, что его пристрастие к показным страданиям было одним из тех качеств, которые раздражали окружающих даже больше, чем его привычка жалеть себя.
— На этот раз что? — спросил Билл.
— Я упал с байка. — сказал драматически Адам.
То же самое он повторил и на встрече с Толстяком.
— Он придуривается! — в один голос сказала вся группа, в то время как Толстяк слушал детальное изложении Адама.
— Ну конечно, ребята, конечно — как будто я хотел ушибить носок специально.
Рэм, чье знание английского языка обычно не позволяло ему достаточно быстро понять, о чем идет речь, на этот раз моментально схватил суть: «Ушибленный носок?!» — сказал он скептически.
Но не все так себя вели. В один из дней я записал в дневник единственную фразу, которая говорила многое о том, как прошли тренировки: «Вторник, 20 августа. Сегодня Крейг плакал от боли.»
День показательных выступлений надвигался неумолимо, и мы стали репетировать выход. Это было нетрудно для копов и тех, кто был в армии, но я никогда раньше не маршировал. Я нашел это дело потрясающе легким по сравнению с теми сложнейшими техниками, которые мы должны были демонстрировать во время выступления. Я даже стал немного топать ногами, когда мы без конца ходили вокруг татами, чтобы это было больше похоже на военный парад.
— Прекрати топать ногами! — сказал Андо-сенсей. — Ты же не в ботинках!
Круг за кругом мы маршировали и бегали с удвоенными усилиями. Я старался держаться в группе, а не в одиночестве и не работать с партнером. Да, — я думал, — теперь я понимаю, в чем привлекательность армии, маршировать в толпе, четко выполнять команды — нет технической сложности! Маршировать было лучшей и самой приятной частью всего шоу.
Как раз в этот момент мои неуклюжие страховки раскритиковали. Я страховался, стараясь пригнуться к земле как можно ниже, и слишком спешил, а также был недостаточно расслаблен. Мастард требовал от меня делать верхнюю страховку снова и снова, но думаю, что я делал в результате только хуже и хуже. Частью потому, что был травмирован, а частью потому, что у меня был неправильный образ того, как легче сделать верхнюю страховку. Японцам в этом смысле проще. Андо сказал, что я должен совершенствоваться, делая страховки вперед, прежде чем переходить к верхним. «Ты должен делать одни и те же движения», — сказал он. На его уроках, которые были тщательно построены и хорошо продуманы, я чувствовал, что действительно сильно улучшаю свои навыки. Он смотрел, как вы делаете упражнение, тряс головой, если что-то было не верно, и заставлял вас принять правильную позу, чтобы вы могли поймать верное ощущение. С Робертом Мастардом все, что бы я не делал, раздражало его. «Я выбью этот снобизм из тебя!» — ворчал он. Впервые я понял, что скорее всего, его просто раздражал мой «снобистский» английский акцент! Очень плохо, подумал я. Мы слишком нетерпеливы, похоже, эта болезнь всех иностранцев, кто учится в Японии. Они осознают, что не могут оставаться в Японии вечно, и поэтому им не терпится научиться всему и побыстрее. «Каждый день просто еще одна тренировка», — говорил Чида-сенсей. — «Это не день номер три или сто три.» Но это именно то, как мы чувствовали процесс, и когда заполняли журнал группы, пишущий обычно провозглашал с триумфом в голосе: «сотый день, всего сто восемьдесят семь дней до окончания курса!»