Злые вихри
Шрифт:
– - Отчего его нтъ?-- громко сказала она свою мысль.
– - Кого?-- спросила Ольга.
– - Вашего жениха.
– - У меня нтъ жениха, нтъ... слышите?.. Все это прошло... сонъ... кошмаръ... Поймите-же теперь, что я имла право желать смерти!
Она открыла глаза и даже приподнялась съ подушки. На исхудавшихъ желтыхъ щекахъ ея вспыхнулъ слабый румянецъ.
– - Не волнуйтесь, Ольга, вамъ это такъ вредно. Простите меня... этотъ мой глупый вопросъ. Могла-ли я думать?-- растерявшись, говорила Нина.
Но возбужденіе Ольги усиливалось.
– - Да, я знаю, мн это
И она разсказала испуганной Нин всю исторію и развязку своей любви. Эта любовь уже имла естественныя послдствія, которыя, какъ ршили между собой Ольга и Вейсъ, должны были, въ самомъ скоромъ времени, прикрыться «церковнымъ обрядомъ». Но «Крейцерова соната» произвела на автора «Смысла жизни» такое потрясающее впечатлніе, что онъ совсмъ «ошаллъ», по выраженію Ольги. Когда она, въ день отъзда Нины, прибжала къ нему и требовала объясненія его словъ о томъ, что къ преступному и грязному прошлому не должно быть возврата, онъ спокойно отвтилъ ей:
– - Вся эта мерзость, называемая любовью, которой мы предавались какъ грязные зври, навсегда должна быть кончена между нами. Отнын мы можемъ быть только братомъ и сестрою, если наши взгляды, убжденія и врованія вполн сходятся. Но, во всякомъ случа, мы должны проврить и себя самихъ, и другъ друга. Мы еще слабы, намъ грозитъ новое паденіе, а потому намъ необходимо разлучиться на боле или мене продолжительное время. «Смыслъ жизни» почти оконченъ, остается всего дв-три главы, и я узжаю...
Бдная Ольга старалась его образумить, объяснить ему все неблагородство его поступка съ нею, но онъ ничего не понималъ или длалъ видъ, что не понимаетъ. Наконецъ, онъ сдался и какъ будто даже расчувствовался. Онъ сказалъ, что разъ съ ними случилось такое несчастіе, онъ готовъ «подвергнуть себя церковному обряду». Хорошо, они обвнчаются, но потомъ сейчасъ-же разойдутся и, въ отдаленіи другъ отъ друга, начнутъ взаимное испытываніе.
Съ этимъ Ольга и ушла отъ него. «Церковнаго обряда» нельзя было совершить постомъ, и поневол пришлось отложить его до оминой подли.
Прошло нсколько дней. Вейсъ не явился къ Ольг. Она опять побжала къ нему, но его не застала.
Наконецъ, на Страстной, онъ явился. Она такъ надумалась, такъ намучилась за это время, ей сдлалось такъ ужасно невыносимо и стыдно, что она не могла молчать передъ нимъ и притворяться.
Она высказала ему все, всю накипвшую въ ея обманутомъ сердц ненависть къ «великому учителю». Она сама не помнитъ теперь, что говорила. Но, вдь, онъ, чуть не прибилъ ее! Онъ такъ кричалъ и бсновался, что фрейленъ Хазонклеверъ прибжала и грозила послать за полиціей. Тогда онъ нсколько успокоился и объявилъ Ольг,
Но потомъ, потомъ, на слдующій же день, онъ объявилъ Ольг, что сама судьба развязала его съ нею, что теперь онъ иметъ полное нравственное право не считать себя связаннымъ, и о «церковномъ обряд», такъ какъ послдствій ихъ бывшаго зврскаго преступленія нтъ, но можетъ быть и рчи. О братскихъ отношеніяхъ тоже нечего думать при такой разниц убжденій. Онъ узжаетъ немедленно и въ Петербургъ долго не вернется. Она свободна теперь искать себ подходящаго звря для зврской жизни.
И онъ ушелъ, и ушелъ навсегда.
Вотъ тогда-то ей и стало такъ дурно, что она чуть не умерла и ждала смерти съ радостью, звала эту смерть, какъ освобожденіе отъ позора...
Досказавъ свою исповдь, Ольга впала въ истерическій припадокъ, и Нина совсмъ не знала, что длать съ нею.
Пришлось позвать на помощь фрейленъ Хазепклеверъ. Та явилась изъ кухни со своей голой шеей и короткими рукавами, принесла воды, послала Сашу за женщиной-врачемъ; но сама относилась къ своей постоялиц съ большимъ негодованіемъ и ворчала:
– - Фуй, Schande, Schande!.. я бдни двицъ, но благородна двицъ... и вотъ, въ мой шестни квартиръ такой шкандаль, такой безобразій!..
Она почти силой отвела Нину въ сосднюю компату и, вся багровая, шептала ей:
– - Ich hin barmherzig, zu barmherzig!.. у мене добраго, золотого сердце... я не могу ее больной выгоняль, но скажить ей, когда она виздоравливаль, пускай сичасъ съзжалъ... мой квартиръ -- честни квартиръ...
Нина хотла бжать отъ всего этого ужаса. Она невольно чувствовала къ Ольг теперь больше отвращенія, чмъ жалости, но изъ всхъ силъ старалась побдить въ себ такое чувство.
«Она страдаетъ, она несчастна... хороша я буду, если теперь ее брошу, когда она одна на всемъ свт».
И Нина, какъ только могла, старалась успокоить больную.
Саша вернулась не заставъ женщину-врача, которая должна была пріхать домой только къ вечеру.
Тогда Нина написала Марь Эрастовн о томъ, что Ольга Травникова сильно больна и при ней кикого нтъ, что она остается у нея до вечера, а, можетъ быть, и дольше, до тхъ поръ, пока ея присутствіе будетъ необходимо.
Съ этой запиской ухалъ кучеръ.
Мало-по-малу Ольга успокоилась и забылась сномъ. Она спала долго и не успла еще проснуться, какъ въ передней раздался звонокъ. Нина слышала этотъ звонокъ, только не обратила на него, вниманія.
Между тмъ, то была сама Марья Эрастовна.
Ей отперла фрейленъ Хазенклеверъ и, приблизительно узнавъ, кто она такая, задержала ее въ передней своими объясненіями.
Кругленькая генеральша возмутилась и вознегодовала не на шутку, разобравъ въ чемъ дло и какого рода болзнь у Нининой пріятельницы.