Змееносец. Сожженный путь
Шрифт:
– Не спешите, оторвался от записей Костенко. Ничего не надо делать самостоятельно. Я вас спрашиваю, вы отвечаете, это понятно, посмотрел он на Гнедина.
– Да, кивнул Гнедин.
– Почему вы чешетесь постоянно, спросил Костенко, наблюдая как Гнедин, с силой расчесывал свои руки и ладони, покрывшиеся красными пятнами.
– Может нервное, виновато улыбнулся Гнедин. Извините.
– Вы санобработку проходили?
– Проходил, кивнул Гнедин. Мылся, подстригли, одежду чистую выдали, таблетки дали, все делали, спасибо большое.
Костенко посмотрел на бритую голову парня, шрамы, порезы, и подумал," Помыли, покушать дали, да тебя отцы командиры забыли, а ты им спасибо. Эх
– Родители, тяжело вздохнул Костенко, покачав головой.
Он взглянул на Гнедина, который снова стал чесаться.
– Мать, вздрогнув, ответил Гнедин. Проживает, город Москва, улица Новая 12, квартира 13.
– Братья или сестры есть, спросил Котенко.
– Одни мы, улыбнулся Гнедин. Я да мамочка моя любимая, прошептал он.
– Отчим?
– Нет, покачал головой Гнедин. Она так и не вышла замуж, после смерти отца.
– Рассказывайте, откинувшись на спинку стула, негромко сказал Костенко, подкурив сигарету.
– Что? тихо спросил Гнедин. Об отце?
– Нет, вздохнул Костенко. Обстоятельства , при которых вы попали на территорию Пакистана.
– Я же не сам, натянуто улыбнулся Гнедин. Вы же понимаете? Я был контужен, я не добровольно, понимаете, шептал он, и чесал руки. Ладони его потрескались, и выступила кровь.
– Все по порядку, как вспомните, не спешите, тяжело вздохнул Костенко, положив сигарету в пепельницу. Важна каждая мелочь, понимаете, каждая. Рассказывайте...
– Хорошо, кивнул Гнедин, подрагивая. По порядку... Значит, вышли мы рано утром...
"Почему так ничтожно мала страна, по отношению к своим солдатам, думал Костенко, глядя на взволнованного Гнедина. С одной стороны, вроде большая, и делает все, а вот посмотришь на него, и сомнение изнутри точит. Справедливо? Пустой вопрос, в данный отрезок времени. Мы пришли в эту страну, с благими намерениями , что бы научить жить, дать знания, передать опыт. а наткнулись на вопрос, а нужно ли им ? Конечно, с точки зрения стратегии, общей, глобальной, мы здесь не зря. Понимаю. А почему нас тогда, "тихо ненавидят", не понимаю. Вот этот солдат к примеру, что он понимает в стратегии государства? Ничего, полный ноль! И не нужна она ему, он живет в ином измерении. Поэтому и забываем мы, за глобальным, простого солдата. А он есть. Его жизнь, не менее ценна, чем государство. Человек или государство? Интересные мысли, раньше я так не думал, пока не приехал сюда. Здесь все иначе, и небо, и воздух, и дружба...
Я почему-то уверен, не сложится его дальнейшая жизнь, хоть и не виноват он, ни в чем. Опаленный он, безумием и кровью, ненужной войной. От этого не убежать. Ему жить с этим чувством, ненависти и жалости, одновременно. Как назвать его? Не знаю. Он не научится прощать, потому что его вычеркнули из жизни, а он возненавидел, потому что жил. Кто виноват? Извечный вопрос, на который всегда найдется "туманный" ответ. Он никому не нужен, просто солдат. И не сказать ему, "терпи солдат", он и так превозмог и выжил. Да, не понять его, мы чужие... Все правильно, попал в плен, контузия, почти все погибли, и главное, он подробно рассказывает обстоятельства подрыва нескольких солдат, из его роты, а этому, ни свидетелей, ни очевидцев нет. Значит, не врет. Всех помнит по именам и фамилиям, даже словесные портреты совпадают. Да я и не сомневался, не похож он на предателя, добровольно перешедшего на сторону врага. Он не принял ислам, не держал в руках оружие, что еще? Не такой этот парень. Вот только "выгорело" в нем все, внутри, дотла. Все сходится, и причин не верить ему, у меня нет. Рядовой Гнедин Р.Н. чист перед законом, добавить нечего. Разведка захватила его вместе с караваном, без оружия, связанного, он пытался бежать, значит, боролся, сопротивлялся.
Ох, и нелегко ему пришлось, столько горя хлебнуть, одному до смерти. Повезло, не без этого, если честно, такое раз в жизни бывает, и то, не у всех. Побудет, конечно, еще у нас, до окончания полной проверки, а там, я думаю, все само решится, и поедет он домой. Пусть поздно, но лучше так, чем никогда. Вот такое мое первое дело, в этой странной и замысловатой "дыре", под названием Афганистан. Теперь он значится в списках, а в прежних, его уже нет., И как с таким жить? Тошно, нельзя ему жизнь ломать, не имею права, нельзя. А уж как дальше сложится, пусть сам думает. Правильно, так, правильно! Не имеем права, так будет справедливо.
– Хорошо, прервал рассказ Костенко. Теперь, достал он из своей папки чистые листы бумаги, изложите все в письменном виде. Это понятно, взглянул он, на растерянное лицо Гнедина. Что-то не так?
– Это очень долго, тихо ответил Гнедин. Я пишу очень медленно, давно не... мог писать, подобрал нужные слова Гнедин.
– Ладно, кивнул Костенко. На сегодня все, а писать будете до завтрашнего утра, думаю, успеете?
– Я постараюсь, улыбнулся Гнедин.
– Тогда... вздохнул Костенко, ища глазами на столе, сигареты.
– Скажите, а что со мной будет, прошептал Гнедин, глядя в глаза следователю.
– Нормально все будет солдат, выдержав его взгляд, ответил Костенко. Я так думаю, добавил он, смяв в руке пустую сигаретную пачку.
– Спасибо, прошептал Гнедин, бережно прижимая к груди, чистые, белоснежные, листы бумаги. Спасибо.
Кабул. 27 декабря1988 год. Аэродром.
Гнедин стоял в одной шеренге с "дембелями", на бетонке аэродрома, сжимая в руке, новенький военный билет. "Они счастливые, глядя на "дембелей", думал Гнедин. И форма красиво "сидит", дипломаты у всех, веселье, подарки домой везут. А я? Что я везу, в своем потертом вещевом мешке? Полотенце казенное. майку, трусы, носки и кусок мыла. Вот и все, что я увожу из этой страны. Нет платка маме, джинсового костюма, как у всех, фирменных "кроссовок", сигарет, тоже нет. Обидно, и не рассказать, кому это надо. Скоро новый год, жаль подарка для мамы нет, и денег тоже, одни проездные документы, да пачка "примы" в кармане.
На нем был старый, застиранный бушлат, шапка без кокарды. Капитан что обходил шеренгу, остановился напротив него, присвистнув от удивления спросил:
– Ты точно "дембель"?
– Точно так, растерялся Гнедин, кивнув головой. Вот военный билет, протянул красную книжицу Гнедин.
– Это не мне, махнул рукой капитан. "Залетчик" что ли?
– Нет, я... запнулся Гнедин, опустив глаза. В плену был, стесняясь, прошептал он.
– Вот оно что, тяжело вздохнул капитан. Значит, домой сынок, похлопал рукой по плечу капитан. Не стесняйся, нечего. Сегодня такой хороший день у меня, "орлов" своих отправляю. А ты живи сынок, глядя на Гнедина, тихо сказал капитан, не задумывайся, жизнь идет.
– Ага, прошептал Гнедин.
– Вячеслав Андреевич, товарищ капитан, давайте "фотку" на память сделаем, подошел веселый, светловолосый сержант.
– Хорошо, Васильев, кивнул капитан, давай.
– Ну, бывай солдат, протянул он руку Гнедину.
– До свидания, пожал руку Роман.
– Посадка через пять минут, еще есть время, кричал кто-то, в толпе "дембелей"... Успеем! Он стоял возле самолета, с вещевым мешком, зажатым в руке, и смотрел на горы вдали. В памяти проплывали лица, всех тех, кого он узнал, на этой горячей земле. "Что останется, спрашивал он себя? А в ответ, была тишина".