Змеев столб
Шрифт:
В дверном проеме мелькали березовые перелески России. Матери отгоняли мальчишек, норовящих проскользнуть поближе к входу. Дети быстрее взрослых освоились в поездке. Играли, ссорились, мирились, и не мешало то, что говорили на разных языках. Разнообразие жестов и десяток слов на русском – коммуникативный набор, вполне достаточный для общения.
Изредка шалунов собирал вокруг себя Гарри Перельман, студент Каунасской консерватории с привычным уже эпитетом «бывший». Разучивал с ними песни или играл на скрипке. Чудесные звуки, странные и неуместные в «скотском» вагоне, вызывали у людей слезы. Музыка
От синяка, разлитого по правой стороне лица Хаима, осталось зеленовато-желтое пятно. В пятницу вечером после речного купания он подстриг ножницами отросшую бородку перед карманным зеркальцем жены, думая о том, что завтра ему предстоит самая неспокойная из суббот.
Но он ошибся. Суббота 21 июня оказалась безмятежным днем – последним мирным днем перед тысяча четыреста восемнадцатью днями войны.
В воскресенье дежурные ребята, несшие с полустанка еду, издалека закричали:
– Германия напала на Советский Союз!
– Литву бомбили сегодня!
…Большинство ссыльных считало, что Литовскую республику присоединили к СССР недоброй волей, но весть о постигшей страну общей беде мгновенно, масштабно и мощно перевернула осознание Родины. Все теперь знали, что в августе 39-го Германия заключила с Советским Союзом пакт о ненападении…
Через два дня стало известно, что немцы вошли в Каунас. Женщины заговорили о нацистских погромах. Хаим с ужасом увидел в потухшем лице жены знакомую отчужденность: опасность, грозящая малышу, навалилась на Марию непосильным бременем. Малая родина, великая Родина – она забыла о них. В обособленном от мира материнском центризме мысль о смерти ребенка оказалась не менее огромной и сокрушительной, чем мысль о гибели страны.
Мария слегла. Хаим пугался сухих глаз жены, обращенных в зримое только ей пространство. Известие о смерти людей в Каунасе отбросило душу женщины назад, к отправной точке ужаса. В город, где осталась половина ее сердца, бесконечно врывались фашистские полки, и у каждого фашиста было лицо Железнодорожника.
Она перестала разговаривать и, кажется, время от времени впадала в беспамятство, хотя как будто видела и слышала все. Хаим не мог отделаться от мысли, что ее мозг подергивается туманом хронического сна, маревом забвения. Ночи он проводил в немых разговорах с нею или нашептывал слова утешения, какие приходили в голову, – только бы удержать жену от мрака, из которого нет возврата.
Молоко в груди Марии иссякло само собой. Но маленькому Алоису не пришлось голодать, – у Нийоле неожиданно снова появилось молоко…
За приоткрытыми дверями свистел и грохотал воспаленный тревогой мир: навстречу неслись составы, полные солдат и оружия. Народ на станциях отчаянно плясал и выкрикивал частушки, пил «на посошок» и прощался, может быть, навсегда.
Дежурным запретили выспрашивать о городах, взятых врагами, но неутешительные сводки непостижимым образом проникали в поезд, продолжающий путь к неведомой цели. Мимо на фронт шли поезда с восточных окраин. Сопроводители нервничали, им не терпелось сдать ссыльных и «дела» с их судьбами следующему ответственному начальству. Обещанных встреч с мужьями
В эшелон пришла первая смерть. Умер «политически неблагонадежный» пятимесячный ребенок. Через день скончалась от сердечного удара его бабушка.
В одном из пересылочных мест колонны обовшивевших спецпоселенцев повели в баню. Одежду прокаливали в дезинфекционной камере. Нийоле и пани Ядвига остриглись – сил недоставало терпеть кровопийц. Старуха вопросительно кивнула Марии.
– Мне все равно, – сказала Мария тускло.
Хаиму было жаль ее кудрей, потерявших от многодневной грязи свой чудесный солнечный цвет. Он решил попытаться очистить их от гнид и вшей. В банном дворе сам промокнул полотенцем промытые волнистые пряди, распустил на ветру, а когда убедился, что подсушились, – едва не вскрикнул: огонь волос любимой покрывал пепельный налет седины.
– Стригите, – прохрипел Хаим понятливой пани Ядвиге и отошел, чтобы не видеть, как с головы жены будет падать пепел.
После помывки, облачившись в вытряхнутую от комьев обугленных вшей одежду, в чистой колонне отдал богу душу старик, бывший владелец кемпинга в Паланге.
– Поездов недостает! Стратегические заводы эвакуировать не на чем, а мы тут вас от войны спасаем! – ругался новый начальник конвоя, раздосадованный стариковской смертью.
– Скажите, меня могут взять на фронт добровольцем? – отважился спросить один из ребят. – Мне скоро восемнадцать.
– Спецпереселенцам не положено, – отрезал офицер.
Пожилой дневальный, куривший неподалеку, злобно прищурился и выхаркнул с цигаркой:
– Ишь, на фронт захотел! Ишачить будешь, вину кровавым потом смывать… Чтоб вы сдохли все, буржуйские недобитки!
…Это пожелание исполнилось наполовину. Сколько десятков тысяч людей «нечаянно эвакуировали» на Алтай, а затем на край земли по приказу советского правительства, никогда не будет установлено. Но то, что каждый третий, а в иных местах каждый второй лег в вечную мерзлоту, могли потом засвидетельствовать оставшиеся в живых.
Глава 18
Раскаленный камень
Через девять дней после массовой высылки спецпоселенцев началась война, а спустя два дня в Каунас вошли гитлеровские войска. Все повторилось: по проспекту под звуки германского гимна ползли бронемашины, ехали грузовики, шагали колонны солдат, и с балконов на них летели цветы…
Националисты Литвы поторопились организовать свое правительство. Предполагалось, что спасители вернут захваченное советской властью «народное достояние», и республика вздохнет свободно.
Ответом на наивные претензии было устранение скороспелых властей. Антропометрические характеристики литовцев, как и других «восточных» народов, по данным специалистов рейха по расовой теории и гигиене, не отвечали арийской идентификации. На землях Прибалтики намечалось расселение немецких колонистов и скандинавов, а после победоносного окончания войны – англичан. По плану «Остланд» фашисты рассчитывали депортировать одну часть выбракованного населения вглубь восточных территорий, другую часть – в мир иной. Евреи, согласно крылатой фразе, популярной в руководстве СС, должны были исчезнуть «как капля воды на раскаленном камне».