Змеи и лестницы
Шрифт:
– А у тебя есть страшная тайна?
– Не такая уж страшная. Я игрок. Иногда играю в казино и делаю крупные ставки.
– Выигрываешь, надо полагать?
– Случается. И тот тип… NN. Он тоже игрок.
– Только не говори, что он отирается возле одноруких бандитов.
– Он играет в специальной комнате. В любом казино есть комнаты, куда большинству вход запрещен.
– Ну, а ты, конечно, входишь в число избранных?
– Вот это и есть моя страшная тайна. Покер в последнюю пятницу месяца. Мы встречались с NN
– Насколько крупную?
– Очень крупную. Около ста тысяч евро. Я подумал, что тебе не мешает знать об этом.
– Если это правда, тебе придется дать письменные показания.
– Прямо сейчас?
– Нет, конечно… Ты готов это сделать?
– Думаю, да.
– Это может быть небезопасно. Во всяком случае, о покере по пятницам придется забыть. Хотя бы на некоторое время. И о многом другом тоже.
– Не страшно.
– Я уже видела тех, кто вступает в схватку с сильными мира сего. Шансы на выигрыш не слишком высоки.
– А ты? Ты всегда идешь до конца?
– Идти до конца – мой личный выбор. И я не могу принуждать к нему кого бы то ни было.
– Я – не «кто бы то ни было». Я – твой друг. Ведь так?
– Да. Значит, ты готов сделать это?
Айди молчит, как будто взвешивая все «за» и «против».
– Когда-то я поступил скверно. Оказался подлецом. И это мучало меня, и мучает до сих пор. Пришла пора возвращать долги, Миша.
– Я ни в чем не виню тебя. И никогда не винила.
– Ты не понимаешь, – он крепко сжимает ее плечи и заглядывает в глаза. – Я сам виню себя. Я сам себя не прощаю.
Все, что говорит сейчас Айди, никак не вяжется с окружающей обстановкой. С дорогой квартирой, кожаной мебелью, орхидеями, шикарным персидским ковром, на котором они оба сидят. Того, кто приобрел его, трудно заподозрить в жертвенности и отстаивании абстрактных идеалов чести и справедливости.
Будь осторожна, детка, нашептывают змеи.
Не влипни в дерьмо, нашептывают лестницы.
Она должна сделать то, что собиралась. Подняться и уйти. Возможно даже заказать такси, чтобы избавиться от Айди. Не видеть его рядом с собой, в опасной близости: это пробуждает желания, которые Миша давно научилась подавлять в себе.
Кто он вообще такой? Игрок, в свободное от покера время работающий в фармацевтической компании (что это за хренова компания?); владелец роскошного тела и роскошного пентхауса. У него нет и не может быть ничего общего с Мишей, изо дня в день копошащейся в грязи и сукровице. Он не объявлялся целую вечность и не объявился бы еще столько же, если бы не стечение обстоятельств. Почему его номер телефона оказался в записной книжке мерзавца Шолля? Случайность, неудачный покерный расклад? А если дело обстоит вовсе не так, как его тщится представить Ящерица? Если он передергивает карты? Блефует, чтобы отвести от себя подозрения. Да еще приплел детские воспоминания, чтобы расстрогать ее.
Будь осторожна, детка. Не влипни в дерьмо.
Невидимой маме очень не хочется, чтобы романтически начавшая история закончилась так плачевно. Вот она и старается: машет руками и что-то кричит со своего первого ряда.
Китайская лапша.
Айди думал о Мише, он искал ее – задолго до Готфрида Шолля и его записной книжки. Он искал и нашел. В магазинчике на углу. Но так и не решился подойти. Это говорит…
Ни о чем это не говорит.
Будь осторожна, детка. Не влипни в дерьмо.
Одной китайской лапши маловато, чтобы проникнуться доверием к Айди. Змей и лестниц – тоже. Вот если бы… Взгляд Миши блуждает по стенам, и она, наконец, замечает то, что до сих пор было скрыто от глаз.
Небольшой портрет, утопленный в нише. В стандартной описи предметов с места преступления такие вещи обычно проходят как «Портрет неизвестной. Исторической ценности не представляет». Но в том-то и загвоздка, что в глазах Миши он бесценен. Ведь в неизвестной она узнает… себя.
– Ты ведь защитишь меня? – спрашивает Айди.
– Что?
– Ты ведь защитишь меня? Как тогда, в детстве? Как звали тех парней? Я помню одного – Аццо.
– Второго звали Тилло. А еще был Удо.
На выпускной фотографии Аццо и Тилло стоят рядом, Удо с ними нет – за год до окончания школы его семья перебралась в Майнц. А еще на этой фотографии можно найти Айди и Агату. И Мишу – крайнюю справа, во втором ряду, равноудаленную от всех.
– Ты ведь защитишь меня?
– Да.
То, что происходит в следующую секунду, плохо поддается анализу. Никто, никто не мог предвидеть этого, кроме невидимой мамы: Айди целует ее. Не в висок, как делал этот несколько минут назад; не в щеку. Он находит ее губы и крепко прижимается к ним своими губами. Дурацкий детский поцелуй, возвещающий о том, что Айди вернулся к ней.
– Змеи и лестницы, – голос Айди прерывист. – Ты тоже это чувствуешь?
– Змеи и лестницы, – зачарованно повторяет Ми-ша. – Да.
Змеиные губы Айди аккуратно раздвигают ее губы, змеиный язык Айди проскальзывает внутрь и по-хозяйски обшаривает нёбо, а затем переплетается с Мишиным языком, таким же змеиным. Она близка к обмороку, и готова рухнуть на пол, и готова воспарить – и не делает этого только потому, что змеиные руки Айди крепко держат ее. Они живут своей жизнью – намного более счастливой, чем руки Миши – жесткие, с жесткими пальцами.
Терпение оставило Айди, и только нежность никуда не делась.
– Черт, что это? – шепчет он.
– Пистолет.
Миша и забыла о кобуре, пристегнутой к плечу и спрятанной под пиджаком.
– Думаю, сегодня он нам не понадобится.
Айди – игрок. И – почти наверняка – карточный шулер, ловкость его пальцев поражает. Ничем другим не объяснить то, как легко он освобождает Мишу от никому не нужной одежды. У нее же все получается не столь искусно: пуговицы на рубашке Айди слишком мелкие. Искушение просто оторвать их так велико, что Миша закусывает губу и тихонько стонет.