Змеиная вода
Шрифт:
Чемодан и вовсе был удостоен особого внимания.
– С ней все в порядке? – спросила Зима.
– В полном. Она начала работу с менталистом… по собственному желанию, - поспешил заверить Ярополк. – Ей хочется разобраться с даром. И она боится этого… сеансы успокаивают.
Зиму отчетливо передернуло.
– Смелая она…
Ярополк чуть склонил голову, признавая правоту.
– Сказала, что нельзя бегать от себя. Что… если получится разобраться, то дар…
– Вернется?
– Или уснет. Она пока не знает, чего ей
– В гостиницу? – предложил Бекшеев. – Для начала?
– Лучше в мертвецкую. Мне нужно посмотреть на все самому. А потом можно и в гостиницу.
В мертвецкой пахло гарью. И запах будто бы стал резче, ярче. Он успел въесться в стены, в пол. Он заполнил все это небольшое помещение. Чернела сажа на стенах. Чернел и вонял стол, хорошо хоть останки Северцевой убрали.
– Здесь я вряд ли что-то смогу, - Ярополк огляделся, тронул сажу пальцем. Затем снял пальто, пиджак, оставшись в белоснежной рубашке и жилете старомодного кроя. – Но посмотрю, конечно.
– А крест тебя не пугает? – поинтересовалась Зима, указав на стену. Теперь этот крест был особенно отчетливо виден.
– Нисколько.
Тело Антонины Павловны лежало в ячейке.
Её не стали трогать, даже не раздевали, запихнув вместе с платьем и золотом. А вот помада побледнела, да и пудра свалялась, пошла россыпью мелких пятнышек, обнажая желтоватую и ноздреватую кожу.
– Хорошо, - некромант провел ладонью над грудью. – Вы… идите пока. Оставьте нас. Хотя… минутку. Почему у нее одежда мокрая?
– Одежда? – Бекшеев обернулся.
– Платье. И волосы тоже… немного. Это ведь не пожарные?
– Погоди, - Бекшеев приблизился, мысленно обругав себя за глупость. А ведь и вправду. Не мокрые, скорее влажноватые. И останься тело вне стазиса, эта влага бы испарилась без следа. Пара прядей слева… щека. И пудра не свалялась, на пудру попала вода, поэтому и пятна такие. На воротничке… на груди вот и животе особенно заметно большое. Будто в женщину плеснули… водой?
Кто?
И зачем?
– Наверняка, святая, - Ярополк мыл руки. – Что? Есть поверье, что если тело облить святой водой, то некромант не сможет призвать душу. Меня и самого время от времени омывают.
– Зачем?
– Чтобы изгнать тьму и разрушить проклятья, - пояснил он. – Понятия не имею, какие проклятья. Я никого не проклинаю. Это запрещено и уголовно наказуемо… но людям не объяснишь.
Крест.
Огонь. И святая вода…
Два тела.
Некромант, деловито склонившийся над покойницей. Ярополк словно забыл о том, что в мертвецкой есть кто-то еще. И Зима осторожно потянула за руку.
Действительно. Не стоит мешать.
Уже там, за дверью, Зима хлопнула себя по ноге, подзывая Девочку.
– Погоди, - спохватился Бекшеев. – Надо забрать украшения. Хотя бы подвеску. Покажем Янине…
Узнала.
Янина снова тоненько всхлипнула, вздохнула и призналась:
– Инги подвеска… точно её. Ей муж подарил. Дорогая… мама смотрела и сказала, что дорогая. А… откуда у вас она? Извините, как подумаю, так сразу плакать хочется… и холодно. Днем жара такая, что не продохнуть, а к вечеру и холодно. И как подумаешь, что осень уже… в этом году, наверное, не уеду. Осень ведь. И мама перестала ругаться. Представляете?
Она куталась в пуховую шаль с бахромой.
– Сказала, что если мне хочется, то я могу поехать. Учиться. Не на медсестру, но, например, на секретаря. Или стенографии ещё. Стенографистки ведь везде нужны… или вот учителем можно быть. С детьми работать. Очень уважаемая профессия… я еще не решила, кем, но уеду точно. Учиться. Это ведь хорошо, да?
Что ей было ответить?
– Очень, - Бекшеев заставил себя улыбнуться. – Думаю, из вас получится отличный библиотекарь… мне кажется, вы любите книги.
– Люблю, - Янина слегка зарделась. – А подвеска эта… понимаете, Инга думала её продать… потом, там, чтобы нам хватило денег на квартиру. У меня было кое-что, но Инга сказала, что этого мало… что нужно будет снимать квартиру или даже комнату. Работу искать. И учиться. Она тоже собиралась учиться. А теперь… у нее вот не вышло.
– Зато у вас выйдет. За нее и за себя. Постарайтесь уж.
– Спасибо… это вы маме что-то сказали?
– Нет. Думаю, она сама все поняла.
И испугалась за дочь. Она ведь не глупая женщина.
– Скажите, а вы знали Антонину Павловну? Из больницы?
– Которую убили?
– Откуда…
– Ой, да весь город об этом только и говорит. А правда, что у нее под кроватью три ящика с золотом? У нас только один и тот с куриными яйцами. Что? Так их хранить удобнее.
– Неправда.
– Вот и я думаю. Кто будет золото под кроватью хранить?
– Но вы её знали?
– Знала, - скривилась Янина. – Она приходила… такая гадостная-гадостная. Вот вроде и не скандалит, нервы не треплет, но все-то пересмотрит, перещупает. И то ей покажи, и это. И главное, ничего-то потом не купит. Или если купит, то на три копейки, а нервов вытреплет на рубль. Но она так-то больше к маме приходила.
– Зачем?
– Ну… у мамы… это… болячка. Женская. И мучится она. А баба Тоня травки составляла. Пить. И ноги парить. Ну и так чего-то…
– И вы знали, что она знахарством занимается?
На Бекшеева поглядели с жалостью.
– А то… кто ж не знал-то? Об этом все знали…
– И Инга?
– Ну да… она как-то ходила даже… раньше, когда Мишка тут был. Просила зелье, чтоб от пьянства его отвадить. Но чего-то там не вышло… а после уже и не знаю. Она, говорю же, не всегда рассказывала… но если что, то да… скорее к Антонине пошла бы, чем в больничку.