Змеиное варенье
Шрифт:
— Вы о чем?
— Откуда вы узнали, что я получил ожог? Это произошло уже здесь, в поместье. Об этом никто не мог знать. За мной следят?
Лешуа смотрел на меня бесцветными глазами, странно выделяющимися на его темном лице. Я нахмурился.
— У вас действительно есть ожог? С правой стороны?
— Вы издеваетесь? Откуда вы об этом знаете?
Он угрожающе надвинулся на меня, и я невольно сделал шаг назад. Неужели Лидия не выдумывала, а действительно была… с ним… с этим стариком… Но почему? Я не верил в это.
— Нет, этого не может быть. Покажите, — потребовал я, прекрасно
— Пошел вон, щенок! Еще раз увижу тебя рядом с ней, убью!
Мне сделалось гадко и противно. Как она могла? После насилия над собой тут же прыгнуть в койку с человеком, который ей в отцы годится… Я изводил себя, что Лидия страдает, а она спокойно развлекается… Впрочем, у меня не было права ее осуждать, она всего лишь пытается устроить свою жизнь, получить титул и защиту от Серого Ангела. Только легче от этого не становилось.
Я развернулся и вышел из кухни, не разбирая дороги и спотыкаясь на ступеньках. Уже у выхода меня догнала Тень.
— Господин Тиффано, вы уходите? А как же?..
— Передайте вашей хозяйке мои пожелания скорейшего выздоровления, — голос предательски дрожал. – Кстати, что с ней?
— Не знаю, днем она вернулась совсем плохая. А что губа разбита, так это… — Тень смущенно осеклась.
— Губа? Ее кто-то ударил? Кто? — я надвинулся на служанку, и она стушевалась.
— Бедный ребенок… Он… она просто защищался… лась… — пробормотала она.
Я удивленно уставился на служанку, а потом перевел взгляд на мальчишку, который появился в дверях с белым от ужаса лицом.
— А, — махнула она рукой и бросилась к мальчишке, обняла его за плечи и погладила по голове. — Вы же не выдадите Луи… Заберите мальчика, а? Госпожа ведь не успокоится. Она вчера его кажется… снасильничала, он бедный аж дрожал от ужаса, весь исцарапанный, заикался. А ему идти некуда, он беглый…
— Не надо меня ни-ик-куда забирать! Госпожа хорошая, я с ней ос-ик-танусь! А он пусть уходит! — он вырвался из ее объятий, уставившись на меня затравленно. На его запястьях красовались кровоподтеки, а в глазах была видна отчаянная решимость.
— Сынок, но она ведь не угомонится…
— Пусть у-ик-ходит!
— Госпожа Хризштайн тебя вчера… принудила к… — дальше у меня язык не поворачивался произнести.
— Я сам ви-ик-новат, уходите… — его голос опустился до глухого шепота, а меня затошнило.
Какой-то театр абсурда… Или они все мне врут? Не могла же Лидия и в самом деле заразить своим безумием обитателей этого дома… и меня заодно… Я зажмурился и встряхнул головой.
— Передайте госпоже Хриз… штайн… что Святая… Инквизиция… в ее услугах… фамилиара… больше не… нуждается… Прощайте.
Я вылетел из дому, словно преследуемой стаей голодных волков, на спасительный морозный воздух, задыхаясь от подкатившей к горлу тошноты. Офицер Матий курил возле экипажа, нетерпеливо стряхивая пепел в сугроб. Увидев меня, он сразу насторожился, бросил самокрутку и потянулся за оружием.
— Что случилось, господин Тиффано?
— Помчик Лешуа ничего не видел и не слышал. Пустая трата времени. Поехали.
— На вас лица нет, чумадея мне в зад!
— Поехали.
Но в экипаже от офицера было уже не избавиться, он припер меня к стенке вопросами, угрожая вернуться завтра и устроить Лешуа допрос с пристрастием.
— Оставьте, офицер, я просто узнал, что… — на меня накатило холодное равнодушие, — что мой фамилиар… госпожа Хризштайн… та, которой вы так интересовались…
— И что же с ней? — хищно подался ко мне рыжий лис.
— Она выходит замуж. За помчика Лешуа.
— И это вас так расстроило? — прищурился он с подозрением.
— Да. Я остался без фамилиара, на которого… рассчитывал.
— Почему же?
— Потому что, став благородной помчицей, она не будет больше шпионить для Святой Инквизиции, что непонятного. Отстаньте уже от меня!
— Тю, титька тараканья! Всех делов-то! Расстройте ей свадьбу.
Я изумленно воззрился на хитрое конопатое лицо напротив меня.
— Вы в своем уме?
— А что здесь такого? Можно подумать… Кстати, это ведь она вам мальчишку подарила, а?
— Если знали, зачем спрашивали? — мне сделалось все равно, кто и что обо мне подумает.
Я закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья, мечтая об одном — добраться до кровати и забыться глухим смертельным сном.
— Странно, маразум кошачий! — Матий хлопнул меня по колену так, что я вздрогнул и неохотно открыл глаза. — Если бы я не слышал про ваши пристрастия к мальчикам, то решил бы, что вы с ней того…
Я подавил желание схватить наглеца за шкирку и выкинуть из экипажа, вместо этого просто стряхнул его руку и закрыл глаза опять.
— Или все-таки покувыркались? И как она? Горячая штучка? Есть из-за чего расхлюпиваться в хлам-то?
Вся накопившаяся за день злость в одночасье вскипела в крови и ударила в голову. Я схватил офицера за воротник и встряхнул, как грушу:
— Замолчите и не смейте больше о ней ничего говорить!
— Тихо, тихо, не буду, не буду… — он отцепил мои пальцы и усадил меня обратно на сиденье. — Ишь ты, как взвился-то… Неужто слухи врут?.. Когда я про мальчиков распинался, хоть бы хны, а тут поди ты… ревнует… и бесится еще…
— Офицер Матий, повторяю еще раз. Сделайте одолжение и… заткнитесь!.
Утро началось с того, что на меня спящего с воинственным гиканьем обрушился Йоран. Я вскочил на ноги, сердце разрывалось в бешеном ритме. Деревянная палка больно ткнулась в живот, и завернутый в серые портьеры сорванец потребовал, чтобы я сдался на милость Серого Ангела.
— С ума сошел? — я поймал мальчишку за ухо, наподдал ему по заднице и потащил вниз, на кухню к Иде.
Йоран стал совершенно невыносим в последнее время. Остенберги души в нем не чаяли и разбаловали так, что сорванец носился по дому, переворачивая все вверх дном и ломая, а они только умилялись невинным проказам. К сожалению, разговор с его родственниками по линии отца результатов не дал. Те не хотели брать на себя заботы о мальчишке, руководствуясь исключительно меркантильными соображениями, а настаивать я не решился. Клятая Лидия ухитрилась даже в добром деле устроить мне подлянку. Воспоминания о вчерашнем больно сдавили грудь, стало трудно дышать. Но теперь на свежую голову все произошедшее казалось гротескным и слишком нереальным.