Змеиный медальон
Шрифт:
– Кеша читать любит. Лика – так вообще запоем, за уши не оттащишь.
Худенькая русоволосая Лика тихо сидела у окна и водила пальцем по широкой доске подоконника.
А ведь она красавица, поразилась Марина. Единственное по-настоящему красивое лицо в этом таборе.
– Лика – это уменьшительное от Анжелика?
Девочка покачала головой.
– Тогда Лидия?
– Яснолика, если полностью, – рядом нарисовался парень по имени Кеша. – Но мы её Ликой зовём. И в школе она так записана.
Из всех мальчиков только у него волосы не торчали,
Марина наклонилась к девочке:
– Интересное у тебя имя – Яснолика. Редкое.
– Так оно в записке было – имя-то, – подсказала маленькая Варя. – Её в дом малютки подкинули. А в пелёнках – записка: "Яснолика, одиннадцать месяцев". Только мама Люба говорит, такого имени нет.
Тут Марина встретилась взглядом с Борей. Он сидел на диване в другом конце комнаты, закинув мускулистые ручищи на спинку, развалив в стороны колени, и смотрел с наглой, разбойничьей ухмылкой. Марина повернулась к нему спиной.
– Лика, а что ты любишь читать?
– Да она всё глотает, – опять встрял Кеша. – Хоть Карамзина, хоть Донцову.
Марину поразило, что сельский паренёк знает Карамзина. Потом стало стыдно. Если из деревни, значит невежа сиволапый? Не ожидала от себя такого снобизма. Но этого умника всё равно надо окоротить.
Она развернулась к мальчику. И увидела наконец его глаза – необычные, цвета молодой бирюзы, в опушке светлых ресниц. Голосом строгой учительницы отчеканила:
– Может быть, ты позволишь ей самой говорить за себя!
Парень отвёл взгляд. Буркнул:
– Как хотите. Пойду за ручкой и бумагой.
Марина улыбнулась девочке.
– Скажи мне, Лика…
– Да она же немая! – хором закричали Варя и Ваня.
Все они, оказывается, тёрлись рядышком – любопытные, как галчата.
– Это правда? – Марина чувствовала себя идиоткой. – Ты… не говоришь?
Лика кивнула.
Марина поискала глазами маму Любу.
– Но как же она учится? Ей нужно в специальную школу.
– А в какую? В городе есть интернат для детей с нарушениями речи, там в основном заики. Ну, и такие детки… – Любовь Петровна понизила голос, – с отклонениями в развитии, вы понимаете? А у нашей Лики голова ясная. И к глухонемым ей нельзя. Со слухом-то у неё всё в порядке. Ничего! Учится в обычной школе, и получше других, все задания письменно отвечает. Если что, Кешка вон поможет. Да и домашняя обстановка на пользу…
Мальчик Кеша – лёгок на помине – положил на подоконник блокнот и ручку.
– Но ей бы язык жестов освоить, – настаивала Марина.
– Так она освоила! Её два года назад в лагерь посылали на всё лето. По муниципальной программе… Вернулась, говорит, больше не поеду. Страшно там: никто нормально, по-человечески не разговаривает.
Девочка протянула Марине блокнот: "Мне не с кем говорить на языке жестов. Проще написать. Или нарисовать".
Принесли альбом с рисунками: на них были яркие цветы, улыбчивые кошки и принцессы в бальных платьях.
– Красиво, –
– Это школа на конкурс посылала, – вклинилась мама Люба. – Скажите, а передача когда выйдет?
– Сегодня вечером в новостях будет сюжет на полторы минуты. А в воскресенье в "Сельском дневнике" всё полностью покажут, – Марина снова обратилась к девочке: – Ну и как, ты выиграла? Место какое-нибудь заняла?
Лика тихо вздохнула, покачала головой.
Из неё выйдет идеальная жена для богатенького крутыша, осенило Марину. Красивая, работящая, покорная. И немая. Лучше не бывает.
Лёша уже набрал видеоряд. Младшие ребятишки ходили за ним, как привязанные, охотно позируя в обнимку с бурёнками и хрюшками на фоне дворовой слякоти, а после – дома, в гостиной, среди аляповатых ковров, и в спаленках, где над двухъярусными кроватями качались на бечёвке птицы из щепы с хвостами веером. Кеша изредка покрикивал на малышню. На пару минут дети оставляли Лёшу в покое, потом снова тянулись к камере, как голодный к булке хлеба.
Им не хватало впечатлений в деревеньке на три десятка дворов, населённой горькими пьяницами…
По дороге к дому Куролововых съёмочная группа встретила двоих мужиков, а чуть погодя толстую бабу в грязной розовой куртке поверх спортивного костюма. Мужики едва держались на ногах, краснорожая баба что-то задиристо кричала им вслед.
А ещё были старухи. Они стояли у бурых покосившихся заборов – такие же бурые, унылые, неподвижные. Как древние идолы забытых богов…
На ручке оконной рамы среди листьев амариллиса болталась деревянная подвеска в ладонь шириной. Марина и не заметила бы её, если бы Лика не качнула пальцем резной диск. Солнце спрыснуло глянцем красноватые лаковые изгибы.
– Можно?
Марина взяла вещицу в руки. В первый миг круговой узор показался чистой абстракцией. Нет, постой… никак это змеи? Две рептилии, сплетаясь и расплетаясь, очерчивали телами внешнюю окружность, двойной спиралью обвивали вертикальную перекладину заключённого в ней Т-образного креста. Их хвосты, перехлестнувшись в верхней точке, ныряли вниз, образуя малый, внутренний круг, который венчал собой перекрестье. Драконьи головы задирались кверху, разинутые пасти заглатывали кончики хвостов друг друга.
– Это наш Кеша вырезал, – объявила Любовь Петровна, потрепав юношу по загривку. – Он у нас мастер – золотые руки. Всю мебель в детских сам сделал. Вон полочки на стене, видите? И для кухни мне…
Парень стоял, набычившись, поджав губы.
Вот и твоя очередь подошла, умник, усмехнулась Марина.
– Ты, значит, занимаешься резьбой по дереву?
– Плотничаю помаленьку, – пробурчал Кеша, не поднимая головы. Будто двоечник у доски.
– Это он скромничает. Его наш дядя Юра разным премудростям обучил. Большой умелец был. Не простой краснодеревщик – художник! Жаль, только старенький совсем. Прошлым летом помер. Девяноста двух годков от роду.