Змей книги бытия
Шрифт:
Как видим, ситуация довольно пикантная: победители сделали себя богами и облачили в дьявольские мундиры несчастных побежденных. Я полагаю, речь идет о скептиках еще более наивных, нежели непочтительных… Быть может, излишне сообразуя вещи вверху с вещами внизу [195] , они чистосердечно вообразили, что, если небесное восстание закончится успешно, а не потерпит провал, то Иегова, к этому времени оклеветанный «с головы до ног», будет понижен до обидной, подчиненной роли суфлера, нашептывающего дурные советы! Тогда Зло станет Добром; малодушие назовут забвением обид; низость — скромностью; человеколюбие прослывет постыдной слабостью; а целомудрие приравняют к бесчестию… С пороками же всё наоборот: гордыня станет великодушием; скупость — предусмотрительной
195
— Вы говорите «излишне»? А как же аксиома Гермеса: quae superius sicut et quae inferius(лат., «то, что вверху, то и внизу»)?.. А как же аналогический метод, основа и критерий Оккультизма? Что прикажете с этим делать?
— Я позволю Луи Люка ответить, в соответствии с этим методом, путем сравнения: человек — образ Божий, однако Бог — не позвоночное животное.
Возможно ли, чтобы мыслящие существа обманывали себя подобными софизмами? Поистине достойны сожаления те, кто, доверяя парадоксальным выводам непонятого или выродившегося маздеизма, упорно не желают давать себе отчет в том, что в борьбе, таинственно изображенной под этим глубоким символом, Добро восторжествовало потому, что оно есть порядок, норма, гармония, одним словом, потому, что оно есть Добро; и что необходимой причиной, безошибочно вычисляемой заранее, которая, делая Зло случайным и преходящим, обрекает его на грядущее уничтожение, служит беспорядок, произвол и анархия, именуемые Злом.
Возможно, покажется странным такое упорное осуждение доктрины о двух принципах, этого недвусмысленного источника, по нашему мнению, всех видов позорного безумия, отправной точки всех кровавых бесчинств, в которых погрязли средние века (если ограничиться единственным, но весьма плачевным примером): ведь, в конце концов, у каждого народа есть свой выразительный миф о злобном духе. Называют ли его Тифоном, как в Египте, или даже Чутгуром, как у монголов, Демон всегда остается Демоном.
Так полагают, по крайней мере, многие честные люди, которым я с величайшим сожалением вынужден возразить. Именно этой доктрины, о которой сейчас идет речь, следует остерегаться. И, несмотря на то что лишь неуловимые нюансы формы отличают на поверхности эти различные образцы злосчастных божеств, я утверждаю, что Ариман (рассматриваемый — впрочем, ошибочно — в качестве абсолютного принципа Зла, совечного Ормузду, абсолютному Принципу Добра), так же глубоко отличается от Тифона (или любой другой эмблемы случайного и относительного зла), как Заблуждение отличается от Истины и Тьма — от Света.
Невозможно отрицать существованиеЗла (что касается его сущности, это уже другой вопрос). Конечно, его проявление во Вселенной несомненно, в той же степени, что и проявление холода зимой и темноты ночью. Но загорается свет, и темнота рассеивается; приходит тепло, и холод исчезает: потому что темнота и холод наделены лишь негативным существованием; являясь отрицаниями, они лишены собственной сущности. Точно так же лишено ее и Зло, преходящее, случайное, несущественное.
Приписывать сущность Злу означает отказывать в сущности Добру; поддерживать принцип Зла значит оспаривать принцип Добра; подтверждать собственное существование Дьявола в качестве абсолюта Зла значит отрицать Бога. Наконец, поддерживать сосуществование двух противоречащих друг другу абсолютов означает признавать богохульство религией и простую нелепость — философией.
То, что возмущает сознание и оскорбляет рассудок — это не столько символическое олицетворение пагубных влияний в зачастую отвратительных и гротескных идолах, сколько обожествление Зла, превращенного в абсолютный принцип под мифологическим образом и в этом качестве противопоставленного принципу Добра, также обожествленного.
Но Лукавый пребывает не только там, где человек пожелал воздвигнуть представляющий его образ, явно предлагаемый для всеобщего поклонения. Если мы захотим распознать Дьявола во всех его языческих формах, то нам, наверняка, придется окинуть беглым взором этих идолов, более или менее наивные изображения Сил, слывших зловредными: мы увидим, как со всех сторон проступают во мгле эти зловещие фантомы, если только, мысленно спускаясь по реке минувших времен, мы поплывем, дрейфуя среди перемешанных обломков древних цивилизаций и древнего варварства. Внимательно осмотрим оба берега: помимо этих божеств, которых народы провозглашали зловещими и удостаивали благоговейного ужаса, другие божества также покажутся нам дьявольскими, несмотря на то, что эти народы не отмечали их никакими «стигматами» осуждения. Однако культ, которым они были окружены, осквернил их несмываемыми мерзостями…
Хорошо ли мы понимаем всю эзотерическую глубину знаменитого текста из «Псалтыри »:«Omnes dii gentium daemonia (sunt) (Пс. XCV, 5)»? [196] Свободная воля человека вправе извращать самые величественные понятия — и, в силу очевидного мистического закона, всякий религиозный символ, почитаемый нечестивыми обрядами, в силу самого этого факта превращается в идола, в котором воплощается Сатана.
Аватары Сатаны — это вампиры древней Кельтиды, Тор и Тевтад (или Тевтатес), ненасытная жажда которых взвывает устами тысяч друидесс из глубины беспросветной ночи, дабы ускорить жатву человеческой крови!
196
«Ибо все боги народов — идолы [в Вульгате доел., демоны]» (лат.).
Аватары Сатаны — это бронзовый Молохс телячьей головой, идол аммонитян, с широко раскрытыми объятиями, принимающими жертв, и внутренностями из раскаленного металла, готовыми поглотить их плоть! Или палестинский Бельфегор, бородатый идол, из разинутого рта которого торчал в виде языка огромный фаллос: божество менее жестокое, но еще более мерзостное, особенно жадное, как сообщает нам Филон, до приношений из кала и поллюций.
Аватары Сатаны — это Адрамелех,«славный царь» из Сефарваима, и Меликерт, «царь земли» из Тенедоса: вместо кинамона до их ноздрей доносился смрад плоти, которая жарилась на пылающем алтаре, куда юные матери приносили в жертву своих первенцев.
И повелитель мух, сирийский бог Беельзебуб,чья статуя притягивала москитов со всей страны, поскольку люди заботились о том, чтобы по ней постоянно струилась свежая кровь!
И не воплощал ли в себе Сатану бог Мендеса, пантеистическая форма египетского синтеза, когда фанатизм народа приносил в жертву похотливости этого козла, вскормленного за оградой храма, целомудрие девственниц и прелести юных новобрачных? [197]
197
См. Яблонского:«…Nempe Thumi in templo Mendetis, mulieres hirco huic se submittebant ( Pant. Egypt.,кн. II, гл. VII)». Напрашивается близкая аналогия с Бафометом Тамплиеров: он также был символом пантеистического Синтеза, и его культ (если верить материалам процесса) был не менее омерзительным, чем культ бога из Мендеса.
Перейдем к Средиземноморью. Упомяну ли я об аналогичных почестях, воздававшихся степенными матронами сакральному бесстыдству Приапов, завезенных в Италию из Лампсака: всегда бесстрашных деревянных идолов, покрытых слоем киновари, которые стояли в преддверии садов и на распутьях? Следует ли напоминать о гнусности некоторых этрусских божеств и нечестивых обрядах, совершавшихся на празднествах Доброй Богини}.. Стану ли я пересказывать все те скандалы, частота которых обесславливает выродившиеся Мистерии, и говорить о ветхой мишуре поклонения, долгое время прикрывавшей мерзости святилищ?..