Знахарь-2 или профессор Вильчур
Шрифт:
— Не знаешь кого? — спросила она, прищуривая глаза.
Она обвила его шею руками и осыпала поцелуями.
— Вот кого… вот кого… вот кого… — повторяла она страстно. — Я хотела наказать тебя за твое гадкое подозрение и не разговаривать с тобой неделю, но я лишь слабая женщина и уже сегодня звонила тебе. А завтра… завтра я приду к тебе в обычное время… Но сейчас, прошу тебя, иди к ним и займи их как-нибудь. Не могу же я допустить, чтобы мой дом, дом моего мужа стал ареной скандала: это скомпрометировало бы меня. Ты ведь сам понимаешь.
Когда он заколебался, она добавила:
— Я должна привести в порядок губы и волосы после наших поцелуев, ну и немного охладиться; наверное, у меня пятна на лице.
Проходя через неосвещенную гостиную, Кольский думал:
— Или она дьявол хитрости и порока, или чрезвычайное стечение обстоятельств постоянно складывается против нее.
Вопреки ожиданиям, в холле он застал мужчин, занятых спокойной беседой. Видимо, внешне приятельские отношения взяли все-таки верх над взаимной антипатией.
— Если бы они только знали, — думал Кольский, — что то, за что они борются друг с другом, принадлежит мне…
Он не закончил мысль, так как пришла Нина. Завязалась довольно оживленная беседа по-английски, в которой Кольский, конечно, не принимал участия.
В какой-то момент Нина взглянула на часы и сказала:
— Ну, я больше вас не задерживаю. Мистер Хове на машине и будет так любезен, что подвезет вас.
— Мне жаль, что не могу воспользоваться этой любезностью, — с усмешкой ответил ротмистр. — Предпочитаю пройтись. У меня еще полчаса времени, а ночь такая прекрасная.
Корсак и Кольский попрощались с Ниной и одновременно вышли. У дома, действительно, стояла машина англичанина, который с ними поспешно попрощался. Они вышли на Вейскую и через площадь Тшех Кшижи направились в сторону Брацкой. Шли молча. Вдруг ротмистр остановился и, схватив Кольского за плечо, сказал сквозь сжатые зубы:
— Если бы я не должен был находиться завтра в полку, — дал командиру слово, — поверь мне, я бы избил этого альфонса, этого извращенного хлыста шпицрутеном, дал бы ему по морде!..
Он отпустил плечо Кольского, и снова несколько шагов они прошли в молчании.
— Вы… вы считаете, пан ротмистр, что… мистер Хове… любовник пани Добранецкой?
Ротмистр прыснул со смеху.
— Вы забавный парень! Считаю ли я! Да это же очевидно! Она его любовница и в довершение всего боится!
— С чего вы взяли, что она боится? — надломленным голосом спросил Кольский.
— Как это с чего? Но это же не вызывает никаких сомнений. Я собирался с ней поужинать, а в это время приполз этот хлипкий оболтус, и она не решилась его выставить. Почему? Потому что боится его или боится его потерять. Такие иностранные пресыщенные типчики на все способны, дорогой доктор.
И добавил после паузы:
— Свиньи!
Улицы были почти пустынны, часть фонарей погашена. После
— Естественно, — начал ротмистр снова, — она вынуждена была в последнюю минуту пригласить вас, чтобы спасти ситуацию по отношению ко мне.
— По отношению к вам? — удивился Кольский. — Но из этого следует, что она и ваша любовница.
Ротмистр посмотрел на него как на сумасшедшего.
— Ну что там опять с вами? По крайней мере, — сказал он неохотно, — я влюблен в нее, но без взаимности.
В конце концов ротмистр как-то странно хмыкнул и замолчал.
Они подходили уже к Маршалковской, когда ротмистр остановился и, вонзив указательный палец в плечо Кольского, сказал:
— Задумывались ли вы когда-нибудь над странной психологической загадкой? Предположим, что у вас роман с замужней женщиной, роман и все тут, обычная вещь. Досконально знаешь, что она должна одаривать и мужа своими ласками. Этого мужа ты встречаешь, черт возьми, ежедневно и, в сущности, даже любишь его. Но насколько иначе выглядит ситуация, если та самая женщина связана не только с мужем, но еще с каким-нибудь мужиком! Вот тогда уже все нутро переворачивается! Разорвал бы соперника в клочья! Как это понять? Откуда такая разница отношений?..
Кольский покачал головой.
— Не знаю. Я не разбираюсь в этом.
— Вот именно. Философы там о разных вещах пишут, о какой-то критике чистого разума и других пустяках, которые никогда и никому не пригодятся, вместо того чтобы заняться жизненно важными вопросами. Ну, ничего, не беспокойтесь. Через месяц заканчиваются маневры, и я не желаю этой вонючке оставаться в Варшаве. А ты парень что надо, честное слово! Когда вернусь в Варшаву, мы должны чаще встречаться. Ты играешь в бридж?
— Очень плохо.
— Подучишься. Ну, а сейчас до свидания, а то мой поезд убежит. Привет!
Кольский повернул в сторону дома. У него было такое чувство, точно его окунули в болото. Но, чудо, основная тяжесть его осуждения была направлена не против Нины. Нина показалась ему таким ничтожным и таким мелким существом, что ее просто нельзя было обременять нормальной человеческой ответственностью за совершенные поступки, ни обременять, ни наказывать. Наказывать ее было так же бессмысленно, как, например, мучить собаку или кошку за то, что она съела кусок мяса, оставленный без присмотра.
— Звереныш, быстрый, ловкий звереныш с примитивными инстинктами.
Им овладела усталость, та самая тяжелая из всех моральная усталость, которая граничит с апатией, а еще презрение к себе. Как он мог оказаться в такой ситуации! Он верил этой женщине, и это — его вина, потому что хотел верить, это только его вина. Он совсем не обижался на нее, он чувствовал неприязнь лишь к себе. В этом заключался болезненный урок на будущее: никогда не приближаться к тем женщинам, в этических нормах которых можно сомневаться!