Знак небес
Шрифт:
– Мужа сестры. Он будет править до конца двадцатых годов, но власть у него, как я уже говорил, чисто номинальная, тем более что он вообще не имеет никакого авторитета.
– Так уж и никакого? – усомнился Вячеслав.
– В качестве доказательства приведу только один пример из совсем недалекого будущего. Этот император влюбится в девушку, которая к тому времени уже будет помолвлена с одним из французских или немецких рыцарей. Национальность я точно не помню [95] , да это и не важно. Роберт уговорит мамашу девушки, чтобы она отказала этому рыцарю. Та – все-таки сам император просит руки – даст свое согласие. Тогда отвергнутый ухажер соберет свою родню с дружками, вломится ночью во дворец, отрежет несчастной девушке нос и губы, а ее мамашу вообще выкинет в Босфор. Вот такие изысканные нравы и куртуазная вежливость там сейчас царят.
95
Это был бургундец.
– А император? – спросил отец Николай. – Точно так же с этим рыцарем поступит или…
– Никак он с ним не поступит, – невесело ухмыльнулся Константин. – Он так и не сможет добиться от своих баронов суда над этим рыцарем. Представляете?
– Ну что ж, мне все ясно. Для Роберта все плохо, а для нас – так просто замечательно. Этот сказочный бардак меня вполне устраивает, – сладко потянулся Вячеслав. – Учитывая, что время позднее, а я притомился за день, пока своих орлов гонял, пойду-ка я на боковую. Тем более что уже и выпито все. Вот только одного я не пойму, княже. Ты уж поясни мне, дураку, а почему сами никейские императоры не попытаются взять Константинополь?
– А войско? С таким количеством воинов город приступом не взять. Латиняне хоть и грызутся, как собаки, но пока еще достаточно сильны, чтобы отбиться. А твоего спецназа для удачного штурма у Ласкариса нет.
– Да я и не собираюсь его штурмовать, – пояснил Вячеслав. – Просто одной тихой безлунной ночью мои ребята спокойно вскарабкаются на стены, вырежут часовых, дойдут до ворот, откроют их, ну а дальше – дело техники. Сдается мне, что два-три десятка – это потолок моих потерь. Больше у меня «двухсотых» [96] не будет, – уверенно заявил он.
96
«Двухсотые» – Вячеслав по старой памяти использует здесь привычный для себя термин, широко употреблявшийся в армии и внутренних войсках России и означавший убитых. Другой термин – «трехсотые» – использовался, когда речь шла о раненых.
На том разговор и закончился.
Потом Константин не раз вспоминал тот вечер, и каждый раз ему казалось, что он чего-то недоговорил, а может, и наоборот – сказал, а точнее, возложил на плечи отца Николая лишку. Дипломатия и впрямь слишком серьезная штука, чтобы с нею мог справиться любой человек. И тут одних благих намерений недостаточно.
– Да ну! – отмахнулся он досадливо. – Славка прав. Согласятся они или откажутся – все равно лично отцу Николаю ничего не грозит, так что зря я пугаюсь.
Эпилог
Дан приказ ему на запад…
Тот их, кто с каменной душой
Прошел все степени злодейства;
Кто режет хладною рукой
Вдовицу с бедной сиротой,
Кому смешно детей стенанье,
Кто не прощает, не щадит,
Кого убийство веселит…
– Ну что, хорошо растомило? – плюхнулся распаренный Вячеслав на широкую лавку в предбаннике.
Вопрос его предназначался князю, такому же розовому, который только-только окатился ледяной водой из кадушки и теперь неспешно попивал холодный квасок.
– Нормально, – задумчиво ответил тот.
– Что-то я тебя не пойму, княже, – буркнул недовольно воевода. – На пиру в честь бескровной победы над Волжской Булгарией ты смурной сидел, словно единственный представитель побежденных. Я думал, дела какие неотложные тебе душу грызут, но уже неделя прошла, а ты хоть бы раз улыбнулся. Мне же завтра на проверку ополченцев выезжать, а это месяц, не меньше. И что я с собой на память о друге увезу? Рожу его мрачную? Так что давай-ка ты мне сразу исповедуйся. Тем более что я в основном уже знаю причину твоей тоски, – заговорщически подмигнув, он осведомился: – Шерше ля фам, а? Ля фам шерше?
– Ты что, мой новый духовник? – хмуро осведомился Константин.
– А как же иначе? – убежденно и, как ни странно, вполне искренне заявил Вячеслав. – У нас же взаимозаменяемость. Так что я на время отсутствия отца Николая должен исполнять его прямые обязанности, – и, почесав в затылке, уточнил: – Частично.
– Ну, тогда… Грешен я, отче Вячеслав, – начал князь со вздохом. – Я ведь чего хотел – единства на Руси добиться. А на деле чего достиг? Окончательного раскола. Ведь теперь ни черниговцы, ни новгород-северцы со мной уж точно ни в какой союз не войдут. Про южное Переяславское княжество и вовсе молчу. Да и остальные тоже, едва узнают о том, как я князей, будто разбойников, на дубах развешиваю. Вот и думаю, то ли двойку себе за брак в работе поставить, то ли сразу кол жирный.
– Тю на тебя, дурилка ты картонная, – искренне возмутился воевода. – А Муром? А Владимир с Ростовом, Суздаль с Юрьевцем, Тверь с Ярославлем, Димитров с Москвою?! Они что, по-твоему, совсем ничего не стоят?!
– Димитров с Москвою, – хмыкнул презрительно князь. – Ты бы еще какой-нибудь Муходранск приплюсовал, – вздохнул он. – Зато сам посчитай: открытая вражда с Черниговским и Новгород-Северским княжествами, да еще скрытая – со всеми остальными, а это Киев, Галич, Новгород, Волынь, Смоленск…
– Ну, конечно. Давай собирать все в кучу, – не пожелав даже выслушать до конца, оборвал друга воевода. – Ты, между прочим, всего два года здесь живешь, а вон уже сколько наворотил. Из князя какого-то захудалого Ожска – между прочим, если он и лучше Москвы, то ненамного – ты же вырос в передовики-феодалы. С твоими владениями по территории уже ни одно княжество не сравнится, а ты сопли распустил. Ты, родной, чего вообще-то хотел: от Карпат до Дальнего Востока державу раскинуть? Это ж тебе не кино, а жизнь, балда.
– А я и не распустил, – возразил князь. – Я просто думаю, выход ищу приемлемый из создавшейся ситуации.
– Как говорила моя мамочка Клавдия Гавриловна, – поучительно заметил воевода, – если с такой угрюмой мордой думать, то и выход отыщется точно такой же мрачный. У тебя вон парень на выданье. Сколько ему уже? Женить-то не думаешь? Или в Чернигове малолетних княжон нет?
Заметив, как оживилось лицо друга, он, ухмыльнувшись, гордо похвалился:
– Это только один вариант. Давай-ка сейчас в парилочку, и я тебе там под веничек столько их накидаю – замучаешься выбирать.