Знак синей розы
Шрифт:
— Они!
Некоторое время оба молчали, переступая с ноги на ногу. Я поднялся.
— Вы от Командора?
— Истинно, — ответил бородач. — Можете не сомневаться.
— Молокане, — сказал Корочка. — Село тут есть, недалеко. Они чеснок разводят. Вот этакие головки, чуть не с кулак.
От волнения мне тоже хотелось говорить, а посланцы Командора, как назло, медлили.
— Молокане мы, истинно, — кивал пожилой. — Простите нас, должны мы вам руки связать. Приказано.
Мы переглянулись. Корочка ежился; я первый дал согласие. Другого выхода ведь нет! Они деловито, старательно
«Значит, шайка передвинулась еще ближе к границе», — подумал я. Идти было трудно, веревки врезались в запястья, а путь оказался длинным.
— Скоро? — спрашивали мы наших конвойных.
— Близко, — отвечал младший, а бородач, шагавший впереди, только оглядывался на нас и поправлял ремень охотничьего ружья.
По пути выяснилось: старого зовут Анисимом, младшего — Тишкой.
Солнце коснулось гребня горы, а мы все шли. Анисим все чаще объявлял передышки. Я заметил: походка его делалась менее уверенной; однажды он кружил по поляне, высматривая дуплистый дуб, не нашел его и стал сетовать. Уж не заблудились ли мы?
Этого еще не хватало!
— Друзья, — сказал я. — У меня есть карта. Может, пригодится, а?
— Тебе друг, ведаешь, кто? — произнес Анисим, и я почувствовал в его голосе откровенную злость.
— Кто? — спросил я.
Ответом он меня не удостоил. Они припали к карте, заговорили шепотом, и вдруг ноготь Анисима пополз прямо на юг, к границе. Странно! Неужели шайка там? Командор проскользнул мимо наших постов и разъездов и ждет нас у самого рубежа? Не верится! Это противоречило всему, что нам было известно о ходе поиска.
— Ловок же ваш Командор, — заметил я.
— Пускай нечистый возьмет Командора, — отрезал Анисим. Но мы все еще не понимали, в чем дело. Даже не подозревали, пока собственными ушами не услышали, как Тишка, свалившись на кочку, протянул:
— Обезножел я, дядя Анисим. До заставы все равно не успеть сегодня.
До заставы?!
Первой моей мыслью было: «Муса угодил к колхозникам, помогающим нам в поиске, рассказал про нас, и конвойные наши не имеют с бандой ничего общего». С трудом мы вытягивали из Анисима слова. Он бросал нам их отрывисто, нехотя и при этом угрожающе помахивал ружьем, снятым с плеча. Мы задержаны, нас всю ночь будут караулить, и не миновать нам заряда картечи, коли мы вздумаем бежать. А утром нас поведут на заставу.
— Потому — вы душегубцы, — раздельно произнес Анисим. — Пограничника порешили.
— Офицера, — вставил Тишка.
— Ай не вы капитана Новикова убили? — рассердился тот. — Вылупили глаза-то!
Мы не могли не рассмеяться, так неожиданно это прозвучало. Нет, сколько мы ни пытались предугадать события, такой оборот почему-то не приходил на ум. Но что, если все это проверка! И, пожалуй, мы выдали себя смехом… Я тревожно посмотрел на Корочку; он оборвал смех, подался ко мне и шепнул:
— Анисима я видел. В прошлом году, в Белом ключе.
— Но! Не шушукаться! — И бородач замахнулся на нас прикладом.
— Я говорю, — сказал Корочка, — я вас видел, дядя Анисим. Не помните, лейтенант приезжал к вам из отряда, собрание проводил.
— Был лейтенант, — отозвался Тишка. — Фамилия такая чудная. Пирожок, никак.
— Корочка.
— Вот-вот, Корочка!
— Хотя бы и каравай целый, — вмешался Анисим. — Ну, был лейтенант. Что с того?
Оставалось прекратить игру, назвать себя. Анисим недоверчиво усмехнулся, но все же позволил Тишке развязать Корочке руки. А он приложил ладонь к подбородку, прикрыл бороду. Тишка разинул рот, берданка Анисима, наведенная на Корочку, дрогнула.
— Ей-богу, он, — пробормотал Тишка.
— А это, — и Корочка указал на меня, — капитан Новиков, ничуть не убитый.
— Кто сказал, что я убит? — спросил я смеясь. С того момента и пристала ко мне эта поговорка…
По знаку старшего, Тишка кинулся освобождать мне руки. Но что это? Наши провожатые как будто и не рады. Правда, похвастаться поимкой преступников им не придется. Но это ли их огорчает?
— Как и быть теперь! — вздохнул Анисим. — Вот те и попрощались с Командором!
— Так вы… — начал я.
— От Командора за вами присланы, — бросил он с досадой, и я инстинктивно схватился за пистолет.
— Стреляй, стреляй, — промолвил Анисим упавшим голосом. — Все равно уж. Стреляй.
Так что же это происходит? От Командора! Они не из колхоза сейчас, из банды! Как же мы так сразу и доверились? Хотя они ведь хотели нас выдать пограничникам, стало быть… Они все-таки наши союзники: и Анисим, понуро опустивший лохматую голову, и Тишка, оторопело уставившийся на нас.
Тут Анисим заговорил опять, и вам легко будет представить, с какой жадностью мы слушали его. Ибо он — в этом я положительно убедился — открывал нам свою душу.
Ему пятьдесят лет. Будь он моложе, тогда все пошло бы по-другому. Когда началась война, он не получил повестки из военкомата и явился сам, попросился на фронт. Молоканская вера не мешала ему, нет — ведь он прежде всего русский человек и Гитлера так бы и задушил… Ему отказали. Он упрашивал, вспомнил прошлое: как в двадцатом году партизанил, сражался с интервентами. Разложил перед военкомом старые, пожелтевшие бумажки. Не помогло! Анисим вернулся в село, но через месяц наведался к военкому снова. И снова отказ! Ходил раза четыре. Наконец военком распорядился оформить повестку на призыв. Но не на фронт, в рабочий батальон.
— Прослужил я там с неделю, и не вытерпело сердце… Меня, партизана, землю копать! Сбежал.
Что-то беспомощное, детское внезапно пробилось в широком, обветренном, обросшем жесткими волосами лице Анисима. Новыми глазами смотрели мы на него. Перед нами открывалась нелегкая судьба непутевого, не совсем еще понятного нам, но в основе своей неплохого человека.
Да, он сбежал. Правда, он тотчас же принес покаяние военкому, тому самому формалисту-военкому. Анисим говорил о нем с ненавистью, и это чувство, признаться, передалось и мне. Военком пришел в ужас. Самовольная отлучка! Сейчас же обратно в батальон! Но Анисим уперся. Копать землю, таскать бревна, когда другие на фронте! Ни за что! Военком пригрозил трибуналом. Анисим грохнул по письменному столу кулаком и ушел. Домой, а потом в лес.