Знаки внимания

Шатохина Тамара

Бабушка тогда успокаивала меня, сразу поняв, что со мной стряслось, а я еще не верила в это, я еще безнадежно трепыхалась. Она не стала выпытывать у меня подробности, только спросила:

— Красивый, наверное?

— Нет, я не сказала бы, дело не в этом. Я не знаю… он улыбался.

— Первая любовь самая чистая и светлая, Катюш, запомни то свое состояние.

— Пару минут? Да легко! Так-то вообще без проблем… помнить особо и нечего. Да какая любовь, бабушка? Не дай бог, — шмыгала я носом, умирая внутри от обиды на него, на себя, на саму жизнь и ее обстоятельства. Если бы еще она тогда не жалела меня…, а так я ожидаемо поплыла, отпуская эмоции.

— Пара минут, — соглашалась она, обнимая меня: — Пара минут над землей в розовых облаках в ожидании счастья. Тебе будет с чем сравнить, когда придет другая,

взрослая любовь. Ты узнаешь ее благодаря этому своему скромному опыту. А сейчас еще долго будет больно и это даже хорошо.

— Лучше некуда, куда уж, — пыхтела я, вытирая последние слезы и сморкаясь. Стало легче, когда я выплакалась, и потом я просто терпела ее поучения, не особо веря им и жалея о своем глупом срыве.

— Это ничего, зато ты не пойдешь по неправильному пути. Ты пронесешь свое первое чувство с высоко поднятой головой, не испачкав его грязью. Потихоньку отболит, и не забудется, конечно, но перестанет быть таким важным. Вот только лучше, чтобы его не было рядом с тобой. А так это может тянуться… еще какое-то время.

Она была права — это длилось годы, почти два долгих года я боролась с чувством, которое скупо подпитывали его случайные взгляды, просто присутствие и незначительные события, которые мое сознание упрямо отмечало, как «знаки внимания». Смешно же — вспоминать каждый прошедший день и замирать сердцем от того, что сегодня принц взглянул два раза, вздохнул один раз, придержал для меня дверь — один раз, напрягся всем телом, услышав мой голос, но не обернулся на него. Ну, бред же… просто я испугала его, громко заговорив за спиной, ответив кому-то.

Были срывы, когда особенно сильно перенервничав, я плакала почти всю ночь, представляя себе все то, чего лишалась из-за своей влюбленности не в того человека. Встречи и прогулки вдвоем — рука в руке…, а я помнила ласковое тепло тех самых мужских пальцев. А еще — поцелуи…, как бы это могло быть с ним? Длинные значимые взгляды, нежные или жадные касания — это для начала. Но с ним нельзя было даже этого…

Если бы он показал хотя бы каплю заинтересованности во мне, я шарахнулась бы и не приняла ее. Но он был вежлив до оскомины, вел себя ровно и спокойно. Предоставь он выбор и мне стало бы намного труднее — в сотни раз. Потому что в нашей ситуации никакого выбора для меня не существовало в принципе. Он вел себя правильно, я тоже, но иногда я люто ненавидела его за это спокойное безразличие.

Бабушка была замужем два раза и ее опыту в делах любовных я все-таки доверяла. А она обещала, что все это постепенно сойдет на нет, потому что даже любовь нужно чем-то кормить, как живое существо или огонь, только тогда она будет жить. Пищи для моей любви катастрофически не хватало — только надуманные мною «знаки внимания», звуки его голоса, шагов, возможность бросить взгляд исподтишка и полюбоваться, пока никто не смотрит.

Пялиться открыто я не могла себе позволить, разве что когда он прямо обращался ко мне, но и тогда я терялась и волновалась так сильно, что было не до рассматривания, все было, как в тумане. Мне нравилось в нем все — профиль с чуть длинноватым ровным носом, коротко стриженый крепкий затылок (его я изучила лучше всего), длинные кисти рук, прищур глаз, то, как он двигается, говорит — все. Я действительно не понимала — красив он или нет? Для меня это не имело ни малейшего значения.

А еще, со временем, я начала чувствовать уважение к нему. За нормальное поведение, без хамства и начальственных закидонов, может и резковатую, но уверенную и спокойную манеру общения, за то, как грамотно он работает. Нормальный и положительный мужик оказался. Вот только любовница… она порядком портила общую картину. Но и здесь я не имела права судить, потому что не знала толком ни его самого, ни его жену и не представляла себе характер отношений в их семье.

Мне бы тогда подружек повеселее, да оторваться с ними, а еще лучше — поискать другую работу и уйти от Дикеров, но сразу же стало понятно, как повезло, что они пригласили меня к себе. Работа здесь была интересной и коллеги приняли меня хорошо, а еще и бабушка говорила, что нет лучше — работать в мужском коллективе. В нем будто бы не было склок и дрязг, а если и случалось соперничество, то сравнительно честное. Так и было, мне в самом начале помогли очень сильно, особенно в мастерской, где монтировались микросхемы, осуществлялась

наладка, доводка, а потом и приемка готового изделия или части его заказчиками. Меня воспринимали всерьез, как специалиста и пример тому подал сам Дикер, демонстрируя ровное и серьезное отношение, выслушивая наравне с другими и никогда не высмеивая, даже если мои предложения в итоге признавали нерабочими. И еще — для меня никогда не делали поблажек, с самого начала. И когда однажды я допустила прокол, нечаянно подставив шефа, он и наорал на меня и рублем наказал, как сделал бы это с любым другим провинившимся.

Понятно, что подружек для себя на работе я не могла найти. Но со временем появились несколько новых знакомых. Я старалась не засиживаться на выходных и вечерами дома и, кроме походов в кино с бабушкой, зачастила в Ледовый дворец на каток — учиться стоять на коньках, а потом и кататься. Выбиралась туда раза два-три в неделю и несколько раз попадала в одно и то же время с двумя подружками и молодой семейной парой. Мы здоровались, болтали, грелись вместе кофе. Дело дошло до встреч на льду в одно и то же время. Катались, сдавали все вместе коньки, потом недолго сидели в кофейне тут же — при дворце… и все. У этих людей были свои интересы и привычный круг общения. Заводить тесное знакомство или дружиться, как в садике или школе, в двадцать было уже не так комфортно, да еще если в списке общих интересов только каток и кофе-латте.

Глава 6

Зачем ты так? Не уж-то оскорбил? Обидел, осторожно прикоснувшись, Не осознав, позволив миг… порыв, От боли отстранения проснувшись. Тайком дотронувшись и замирая весь… Не ожидая яростной расплаты, Когда с тобой мы оба виноваты… Зачем тогда была такая месть? И ты горишь… я помню этот взгляд, Я так хотел остановить мгновенье! Ведь это было лишь прикосновенье Или я все же… виноват?

* * *

Никто из коллег потом ни разу даже не намекнул мне о той сцене у двери и моем влюбленном щенячьем взгляде. Да и сам-то случай, по большому счету, был мелким и пустяковым. Это только для меня он стал трагедией вселенского масштаба. И даже очередным трофеем ловеласа Георгия я себя не почуяла, потому что его отношение ко мне всегда оставалось предельно уважительным. Только иногда, совершенно случайно, происходило что-то такое…. Будто бы мелочи, но даже они в моем состоянии были категорически противопоказаны, оборачиваясь настоящим потрясением и вызывая непредсказуемую реакцию.

Как-то уже зимой, отпросившись с работы пораньше, я одевалась, собираясь домой. Вся правая от лифтов половина этажа в не так давно отстроенном офисном здании арендовалась Дикерами. И гардероб у нас был устроен наподобие школьного, чтобы не захламлять верхней одеждой рабочие помещения — прямо напротив него находился пункт охраны при входе на этаж.

Свет, щедро освещавший подобие прилавка на входе, где я оставила сумку, глушили собой два ряда высоких вешалок, массово завешенных зимней одеждой и головными уборами. Еще кто-то одевался в конце ряда, стоя спиной ко мне. Сняв с верхнего рожка вешалки вязаный берет, я натянула его на голову, сунула руки в пальто, накрутила на шею шарф и вытянула из-под него косу. Шагнула на выход и вдруг почувствовала, что мои волосы что-то держит. Это длилось какой-то миг, даже долю его, но я удивленно дернулась, оглядываясь и не представляя себе — за что там можно было зацепиться? И увидела стоящего в шаге от меня уже одетого в верхнюю одежду Георгия.