Шрифт:
Знакомство
Где-то я читал, что уровень свободы общества можно оценить по тому, как живется не таким, как все. По этой метрике, общество, где я вырос, было не очень-то свободным.
Ну, то есть, на словах-то все говорили, что ты же нам родня. Или что ты же с нашей улицы. Или ты же с нашей деревни. Поэтому мы хотим тебе добра. Ну, или, во всяком случае, пропасть-то мы тебе не дадим. И это даже в некотором роде верно. Пропасть, конечно, не дадут.
Родился я и вырос в селе Усть-Баргузин. Это на Земле, на берегу Байкала. Ну, песню про баргузин, наверное, все слышали, поэтому, наверное, про Байкал все догадались. Из песни это сложно понять, но там поется про ветер баргузин. А есть еще река Баргузин. На самом деле, три из четырех главных байкальских ветров - баргузин, сарма и култук - названы по рекам. Четвертый ветер, верховик, по логике надо было бы назвать нижней ангарой, но, наверное, так было бы слишком длинно. А если бы назвали просто ангарой, то было бы непонятно, про какую Ангару речь.
Село наше расположено, как можно понять из названия, у устья Баргузина. Он течет по очень широкой долине, иногда ее даже называют котловиной. Геологи говорят, что это тектонический разлом - и правда, сложно поверить, что вода могла бы проточить такое. А вокруг долины стоят горы, Баргузинский и Икатский хребты. Они не очень высокие, около 2 тысяч метров от уровня моря. Но все-таки это настоящие горы, гольцы. Вскарабкавшемуся на вершину не стыдно называть себя альпинистом. Кое где до самой осени сохраняются снежники, а дальше на север и вглубь континента есть и настоящие ледники.
Недалеко от нас находится полуостров Святой Нос. Ну, что считать полуостровом. Сам полуостров - это даже не гора, а целый горный хребет длиной 50 километров, отколовшийся от берега и сползший на два десятка километров в озеро. Геологи говорят, что он сполз туда в совершенно нефигуральном смысле. Байкальский рифт - это трещина в земной коре, уходящая в мантию на глубины 60-90 километров. Ни одна горная порода на Земле не может удержать крутой склон такой высоты, поэтому края трещины обваливаются и оползают в нее. Большая часть массивов, конечно, разрушается, но там, где породы попрочнее - там получаются целые отколовшиеся горы, вроде Святого Носа или острова Ольхон.
Геологи опять-таки говорят, что всего несколько тысяч лет назад Святой Нос был островом. Но потом реки, Баргузин и Чивыркуй, нанесли в пролив песка, а волны сформировали из этого песка плавно изгибающуюся косу, соединяющую горный массив с континентом.
Название Баргузин бурятское, или, точнее сказать, монгольское. В средневековых летописях монголы называли земли к северу от Селенги Баргуджин Токум - окраина, глушь. Южнее, в районе Гремячинска или Котокеля, есть более-менее сухие равнины и луга, где можно пасти коней и даже коров. А на север - сплошные горы, леса и гольцы, даже со снежниками. А где найдется ровное место, так там болото.
Русским в этих местах тоже не особая благодать. Места под пашню нету, можно только разводить огороды - а в открытом грунте вызревает одна только картошка. Даже для огурцов или помидоров нужны парники.
До войны, главным источником дохода был туризм. Село
Развлечений для туристов вокруг было множество. Вдоль всего Байкальского рифта много горячих источников. Есть они и у нас. Баргузинский и Чивыркуйский заливы к августу прогреваются так, что вполне можно купаться. На перешейке Святого Носа есть озеро, оно вообще теплое. Вода в Байкале очень прозрачная, так что даже на пляжах интересно понырять с аквалангом, а уж возле скал... Рыбки, конечно, не такие разноцветные, как на тропических островах, но все равно есть на что посмотреть. Да и просто места вокруг красивые.
Война нас непосредственно не затронула, но вся туристическая роскошь быстро сошла на нет. Стальные каркасы отелей разобрали на металлолом, только от одного оставили бывший рецепшн - там теперь уездная управа. Стеклопакеты для него заказывают в Иркутске, но заказы выполняют долго. Сколько себя помню, там всегда два или три окна были заделаны гетинаксом или каким-нибудь еще оргалитом.
С уходом туристов, большая часть населения тоже поразбежалась. А кто не разбежался, тем пришлось адаптироваться к новым условиям. Ну, как адаптироваться - промышленности нет, сельским хозяйством не проживешь, остается охота и собирательство.
Помнится, уже классе в шестом, когда нам начали рассказывать историю древнего мира, училка стала нас попрекать - не меня одного, как обычно, а нас всех - что мы живем присваивающим хозяйством, как древние люди в мезолите, и потому с особенным уважением должны относиться к папуасам, которые представляют одну из древнейших земледельческих культур на Земле.
Ну, у папуасов своя жизнь, а у нас особого выбора не было. Кедра, как говорится, лазим, шишка бьем, бурундук - ну, вы поняли. Повыше в горах растет стланик, с него шишку и бить не надо, можно руками собирать. Орехи, правда, у него мелкие, но такие же вкусные. Главное это сделать вперед тех самых бурундуков.
Один пацан хвастался, что его отец умеет находить бурундучьи кладовые. И правда, он показывал орехи, якобы взятые оттуда: чистые, крупные, буквально один к одному - и на скорлупе у некоторых явные царапины от зубов. Как он это делал, я не знаю, мой отец этим секретом не владел, а тот пацан не делился.
Ну, понятно, одними орехами не проживешь. Еще, конечно, собирали ягоду. Садовая ягода у нас растет плохо, кроме, разве что, смородины. А в тайге и в болотах можно набрать дикой - бруснику, чернику, гонобобель (я всю жизнь считал, что на старорусском это голубика, но когда попробовал здешнюю голубику, что-то засомневался), ту же смородину. Есть любители, берут еще жимолость, но моя мать ее не любила, считала что она слишком горькая - и мы с отцом ее никогда не брали. Три-четыре горбовика - и, можно считать, годовую норму витамина C на семью получили.