Знамение времени - Убийство Андрея Ющинского и дело Бейлиса (Впечатления Киевского процесса)
Шрифт:
Чего же больше?
– Если бы мне сказали, - заявил в своей экспертизе Коковцов, - что найден совершенно обескровленный труп ребенка, если бы мне доказали, что это убийство, что это обескровливание совершил еврей, и спросили бы у меня, что это такое: я скорей предположил бы, что еврей решил съесть этого ребенка, для чего и обескровил его, но {171} никогда не мог бы даже подумать, что это сделано с ритуальной, богослужебной целью, для чего он собрал кровь этого ребенка, - настолько врожденно отвращение евреев к употреблению всякой крови. Из двух нелепостей,
Вот что сказала наука.
Что-то скажут господа присяжные?
Но что бы они: ни сказали - уже суд над ритуальностью в деле убийства Андрея Ющинского произошел: приговор уже вынесен. С еврейского народа, на этот раз усилиями русских ученых, снят позор кровавого навета и имя ученой России спасено от стыда и поношения.
LVII.
Эксперт Тихомиров.
Третий эксперт, Тихомиров, почти во всем присоединяется к профессорам Коковцову и Троицкому, и делает некоторые дополнения, интересные для дела.
Обвинители все время козыряли "замученным от жидов" отроком Гавриилом. Эксперт Тихомиров разъясняет, что в вопросе ритуальных убийств среди евреев более всего заинтересовано католическое духовенство, ибо здесь наблюдаются церковные интересы, а русская православная церковь совершенно не принимала никакого участия в этих обвинениях. Католическая церковь имеет ряд святых подобного рода, и отрок Гавриил был униатским святым в Польше. Когда униаты были воссоединены с церковью, то и этот святой, был оставлен вместе с ними. Но не был, и до сих пор не канонизирован, православной церковью: это местный святой, которому только недавно епископ Антоний Волынский составил молитвы и службу. Документов о его жизни не имеется никаких, ибо все, что было, сгорело и осталась только одна польская надпись о мучениях.
Само собой понятно, что этого еще слишком мало, чтобы утверждать то, что утверждается теперь об отроке Гаврииле.
Ссылку на средние века, как на что-то доказательное, профессор совершенно отрицает. Помимо процессов ведьм, {172} в средние века судили животных, а под пытками мучимые евреи признавались в каких угодно нелепостях.
В заключение профессор решительно заявляет, что о том, что Ющинский убит в ритуальных целях, об этом и говорить не приходится: никаких признаков, никакого ритуала здесь нет.
Таким образом все эксперты от науки, - конечно, эксперта от мракобесия г. Пранайтиса мы в счет не берем, - все трое, в один голос, заявили во всеуслышание, что никаких намеков на ритуальное убийство Андрея Ющинского здесь нет и не может быть, также как и в самом учении евреев нет обряда человеческого жертвоприношения.
LVIII.
Исповедь народа.
Тихо, взволнованно начал говорить, московский раввин Мазе, вызванный в суд экспертом по делу Бейлиса.
Ему предложили ограничить себя.
Зачем? Почему?
Ведь вот перед нами он, истинный потомок древнего Израиля; кому-кому, а ведь ему этот суд над Библией, над Талмудом - ближе и дороже всего.
Ведь давно все знают, что судят не Бейлиса, а еврейскую веру, еврейское учение, так тесно связанное с судьбами самого еврейского народа.
Суд без подсудимого.
Послушаем же того, кто считает себя призванным самим господом свидетельствовать по совести всю правду, свидетельствовать перед богом и людьми, поведав всю глубочайшую правду о религии своих предков, своих современников.
И он, небольшого роста, вставши на стул, чтобы его было видно из-за пюпитра, все громче и громче свидетельствует здесь о религиозном сознании своего народа, о священных обрядах, нравах и обычаях его.
Здесь, в киевском окружном суде, и оттуда перед всем миром, льется от сердца к сердцу исповедь народа, народа всюду гонимого, униженного телесно, в страданиях и {178} несчастиях сохранявшего всю мощь и силу своей духовной красоты.
С первых же слов, взволнованных и страстных, переходящих в гнев пророка, когда говорит он о кощунственных прикосновениях к слову божию, - в зале воздается настроение жгучее, хватающее за сердце.
Вот там, за креслами суда, пробуют смеяться, улыбаться, но нет, знаю я, и ваше сердце потребует покоя и ваша душа смутится пред словами безбоязненного исповедания веры, исповедания человека, готового на жертву жизнью за счастье и благо своего родного народа, за всю драгоценность души его, за всю его культуру, мировоззрение, понимание...
И я невольно перенесся в отдаленные времена жизни.
– Не так ли стояли прежде, в далекие мрачные века, они, эти сотни тысяч замученных и погибших людей, о чьих душах вспоминает в молитвословиях своих рассеянный повсюду народ, народ израильский!
Не так ли и они тогда, давно-давно, исповедывали свою веру, исповедывали пред лицом тех, кто дым и пламень костра предпочитал всякой юстиции, кто в кровавых бесовских муках, кто в убиении тысяч людей - детей, стариков и женщин - видел проявление высшей справедливости...
Кто были эти мучители потомков библейских праотцев?
Это были христиане, действовавшие к позору человечества, под непосредственным внушением Рима и его легатов, один из потомков которых пришел теперь сюда и осмелился вновь открыто клеветать на неповинных людей, забыв, что именно его духовные предшественники, - это они, пьяные от крови, брели от костра к костру, в бешеных и позорных плясках, под крылом своих черных сутан, кругом кругом, носились хороводом, освещенные зловещим заревом костра, заглушая своим сатанинским пением стоны, крики и мольбы погибающих в дыме и пламени людей...
И теперь это черное крыло принеслось сюда и осенило нас. Но времена прошли, им не вернуться, и мечта о пытках остается праздной, безумной мечтой отдельных изуверов.
Но что это: я не скажу, что слышу, я чувствую, я вижу плач, чуть приметный шелест губ... Закрытые лица, уткнувшиеся в руки, тихие, неслышные слезы сидящих в {174} публике дочерей страдальца-народа... Как не заплакать им? Ведь тут "пред богом и людьми" дается ответ в том, что составляет для них истинный завет божий, глубочайшее святая-святых...