Знаменитость
Шрифт:
– Вам телеграмма! – произнес этот посетитель и подал Маше бланк, даже не попросив расписаться, но при этом широко улыбаясь.
Старкова машинально взяла и развернула бумажку. Секунду смотрела, оторопев, а потом спросила:
– Что это? «Широкие лиманы, цветущие каштаны»…
– Песня такая, очень хорошая, за Одессу, – ничуть не смутившись пояснил лже-почтальон. – Вы извините, гражданочка, что я вот так нахрапом к вам свалился, но у меня выхода другого нет.
Дружелюбно улыбаясь, он каким-то мелким движением незаметно просочился в квартиру и стоял уже в прихожей. И выдавить обратно посетителя таких габаритов вопреки его воле было безнадежным делом.
– Разрешите
– Ну, конечно, добро пожаловать, – спохватилась Маша, приглашая незваного гостя в комнату и отчаянно маяча мне, чтобы не оставлял ее одну.
Мне ничего не оставалось, кроме как положить сумку на пол и вернуться следом за Старковой.
Быстро осмотревшись в комнате, Рудик крякнул и расхохотался, как обычно смеются щедрые и здоровые люди.
– А я таки надеялся грешным делом!.. – тряхнул он загорелой лысиной через которую была плотно зачесана одна длинная прядка волос, опоясывавшая темя справа налево. – Надеялся, что вот, заявлюсь к вам, и сразу увижу легенду и гордость блатной песни – Алешу таки Козырного! – посетовал он с совершенно неунывающей интонацией.
– Так это вы Лешку записывать собираетесь! – воскликнула Старкова. – И Акула вам наговорил, что мы прячем от людей «легенду и гордость»?..
Дальше они уже смеялись вместе. Этот Лев Евгеньевич имел обезоруживающую способность моментально сходиться с людьми. Не прошло и минуты, как мы втроем сидели за столом на кухне, и пили чай с вареньем, а он рассказывал.
– На носу бархатный сезон. Море – плюс двадцать четыре градуса! Привоз ломится от всевозможной рыбки, а еще подвозят груши, сливы, и арбузы! По всей Одессе фланируют отдыхающие и курортники. Это такие дяди и тети, которым толстые пачки червонцев жгут карманы, лопатники, а некоторым особо знойным, простите Машенька – тайные отделения для купюр, зажатые между грудей. И все они жаждут веселья! Да шо там за Одессу говорить – все черноморское побережье Кавказа задыхается на совковой музыкальной диете! Идешь мимо звукозаписи – звучит Хиль! Мимо следующей – Хиль! Но это же, как жидкая овсянка вместо шашлыка! И так можно прохилять вдоль всей набережной и нигде вы не услышите нормальных блатных песен. А почему?.. Уже к началу июля все было распродано! Все прежние запасы, все старые концерты народ смел, как горячие пирожки! На всем огромном курортном побережье осталось максимум пара точек, где еще можно купить приличный, качественный блат. И это на несколько миллионов отдыхающих, со всех концов нашей необъятной родины!
– Ты прикинь перспективу! – толкнула меня под столом Старкова. И в ее глазах мелькнули чертики.
Не могу сказать, что я сам слушал все эти сказочные выкладки равнодушно. Я и раньше, по собственной инициативе уже представлял, что южные курорты – это, возможно главный рынок сбыта музыки юморного подпольного жанра. Но не догадывался, чтобы настолько. Если конечно, наш новый жизнерадостный знакомый привирал в разумных пределах, а не как сивый мерин.
– И я сказал себе – Рудик! Тот, кто сейчас успеет быстро обернуться и выбросить на этот огромный рынок новый качественный концерт «блатняка» – просто озолотится! Но для этого же нужен исполнитель с громим именем!.. Конечно, Одессе всегда был Сорокин, в Киеве – Гриша Барбер – но это же все на любителя – не тот уровень. Нужен Алеша Козырный – его воспринимают все. И вот я в разгар «бархатного сезона» уже неделю торчу в столице нашей родины, городе-герое Москве, и за Алешу я слышу только какие-то «мансы»: Фигаро здесь – Фигаро там!
Мы со Старковой только грустно посмотрели друг на друга. Тем более, что еще десять минут на кухне, и я опаздывал на дневной поезд.
– Через два часа там следующий поезд есть, – словно вычислив мои мысли, предупредила Старкова.
– А вы, наверное, тот самый молодой человек, который был с Алешей на воровской сходке? – догадался Рудик. – Наши Одесские авторитеты, тоже присутствовали у Тимура. А у нас в городе все друг друга знают, так шо мне за вас говорили. И о том шо вы на Алешу имеете влияние, и что у вас неприятности с этим Бесом. Кстати, наши тоже его на дух не переносят, только никто прищучить не может…
– Да уж, влияние на Алешу, – криво усмехнулся я. Конечно, немного польстило, что обо мне уже кто-то наслышан, как о человеке, имеющем влияние. Но я честно рассказал одесскому гостю о том, каков нынешний уровень наших отношений с Алешей. Много слов не потребовалось. Лев Евгеньевич все схватывал налету.
– Прискорбно, прискорбно, – покачал он головой.
– И вы учтите еще вот, что – предупредил я. – Вы учтите, что Алеша устал петь одно и то же. Он не хочет уже петь блат. А из-под палки – все насмарку. Я уже видел в Питере, как он одну запись вот так запорол.
– Господи! Никто и не собираюсь его неволить! – замахал руками одесский продюсер. – Не хочет петь чистый блат – и ради бога. Границы жанра ведь очень широкие. Например, песня «Поеду я в город Анапу, куплю себе черную шляпу», – она ведь не блатная. Этакий городской романс. Но у отдыхающих имеет огромный успех! Как считаете, он такое может спеть?
– Алеша все может спеть, когда не кобенится, – приподняла брови Старкова.
Но, не смотря на замечательное взаимопонимание с нашим новым одесским знакомым, и не взирая, на моментально возникшую симпатию – помочь мы ему ничем не могли. Получалось, что он приехал зря и уже понимал это. Чай был допит. Все что могло быть сказано – прозвучало.
Но прежде чем откланяться, уже в прихожей Рудик все-таки сделал последнюю попытку.
– Зайчики мои! – обратился он к нам, уже как к родным. – Если все-таки на горизонте возникнет наша «гордость и легенда» – наладьте его в Одессу, я вас умоляю! И сами приезжайте! Милости просим! – гостеприимно развел руками Лев Евгеньевич. – Сережа, если ты хотел с Алешей своё записать – так вместе у нас и запишем! А прибыль по-братски поделим? У нас такого не водится, чтобы кому-то работать мешать! Только отправьте его до Одессы-мамы. Сам я сегодня уеду, но еще две недели у меня роскошный блат за билеты на Киевском вокзале остается. Надо только обратиться в восьмую кассу, сказать, что от Льва Евгеньевича – и вам мигом оформят билеты по первому классу. Как сыр в масле кататься будете!…
Это он уже выкрикнул в последнее мгновение, прежде чем двери лифта автоматически закрылись, и кабина повезла толстяка вниз.
– Забавный дядька! – улыбнулась Старкова, когда мы с ней вдвоем вернулись в комнату.
За окном слышался обычный летний дворовый шум. Покрикивали дети, невнятно гудел поток машин на соседней улице. Где-то у соседей, этажом ниже громко бормотал телевизор.
– Не передумаешь? – поинтересовалась Старкова. – Смотри, какая возможность с неба сама свалилась? Его надо только подождать – сам объявится – никуда не денется. Еще приползет. А ты бы пожил у меня еще недельку? – смутившись, пробубнила она.