Знаменитость
Шрифт:
– Ты у меня порядки свои наводить решил? – поинтересовался Тимур. – Сядь. Никто никому ничего не предъявляет. Не дам рушить воровской мир из-за пустяков…
– Это ты так земляка защищаешь? – бледнея от злобы, пробормотал Бес, кивая на Дато, но все-таки убирая нож от его шеи. – Не по понятиям это Тимур, не по понятиям…
И медленно отступая, бандит еще крикнул Алеше.
– А ты, лабух, теперь до конца жизни мне должен будешь, за подлые трюки свои…
На наше счастье, прогулка криминальных авторитетов по Москва-реке уже подходила к концу. Кораблик возвращался к причалу.
Дато «Южный» потёр то место на шее, куда ему был приставлен нож.
– Ну, так как с долгом считается, Тимур Ионович? – негромко спросил он, как ни в чем не бывало.
– А что с долгом? – нахмурился Тимур. – Денег нет – значит и долг не отдан.
При этом авторитет смерил взглядом Дато и сказал ему несколько фраз по-грузински. И хотя они говорили на родном языке, мне почему-то было совершенно ясно, что Тимур высказал своему «Южному» земляку.
Поэтому оставшиеся несколько минут, пока пароходик причаливал, я старался держаться на расстоянии не только от Беса, но и от Дато. Вообще нестерпимо хотелось вырваться на воздух их этого бандитского гнезда. А Алеша просто тупо сидел за столом, и непрерывно наливал себе водку в рюмку, опрокидывал ее в рот, и тут же наливал другую. Так словно он торопился поскорее выпить всю бутылку мелкими стопочками.
Впрочем, я зря опасался Дато. Когда воры покидали кораблик грузин, уже успел остыть.
– У-у, сука мусорская, – пробормотал он вслед спускающемуся по сходням Бесу. – Поквитаемся еще.
На пристани грузин сел в свою шикарную черную «Волгу» и умчался.
– Ну, и чего мы добились? – спросил меня нетвердо стоящий на ногах Алеша.
И в этот момент я понял, что все занятые мной у разных людей деньги безнадежно угроблены. До последней копейки. И мне стало не по себе. А короткий восторг счастливого освобождения, испытанный, как только удалось живыми покинуть воровской корабль, сменился холодом отчаяния в груди. Я теперь – тварь, обокравшая собственных отца и мать. Потому что возможности отдать их деньги, тайком украденные со сберкнижки, не осталось никакой.
Я понял, что с этого момента моя жизнь безнадежно изменилась. Что-то случилось с моей жизнью. Потому, что ее уже никогда не вернуть в то состояние беззаботной свободы, которое я не ценил по достоинству еще несколько месяцев назад. Когда этой беззаботной свободы у меня еще было так много.
11
На следующее утро Алеша пропал.
– Нет, все! Не пойду никуда его искать, достаточно я за ним в свое время побегала, – вдруг передумала Старкова. И принялась стаскивать только что надетые туфли. – Больше он меня на эту удочку не поймает… – она отрицательно помаячила ладонью перед лицом, убеждая не то меня, не то себя. – Хватит!..
Алеши не было уже часа два. Я видел с балкона, как он вышел из двора под арку. И, по-моему, там как раз стояла какая-то машина. Которая тут же сорвалась с места? Я точно это запомнил.
– А может воры его подкараулили? – вслух предложил я.
– Ой, не смеши меня! – воскликнула Старкова. – Похищение века! У ближайшей пивнушки…
Я пожал плечами и тоже стянул кроссовки. В конце концов, мне было все равно где ждать вечернего поезда. На меня и так столько всего навалилось, что хотелось только сидеть без движения и, главное, не думать ни о чем. Все утро следующего дня после нашего провала на бандитском кораблике я простоял на балконе в прострации. В основном курил и даже думать не мог о том, что я буду делать в Ленинграде. Потому что прийти домой к родителям и рассказать – как я украл у них последнее и сколько еще чужих денег угробил – было выше моих сил. Я вообще не представлял – как смогу теперь переступить порог родного дома. И куда деваться.
А тут еще надо было подобрать слова, как объяснить Маше, что мы немедленно возвращаемся в Питер первым же вечерним поездом. И что ей не надо обзванивать своих друзей рокеров в тщетных попытках помочь нам организовать запись. Именно этим Старкова занималась – все утро она сидела на телефоне. Мне было неловко находиться в комнате, где она, то ругалась и бросала трубку, то уговаривала кого-то, начиная интимно ворковать. Я просто сбежал на балкон, чтобы не слышать всего этого. И понимал Алешу, которому тоже хотелось вырваться из квартиры наружу.
Зазвонил телефон.
– Ну вот, сейчас похитители скажут: «Положите миллион под водосточную трубу, если не хотите, чтобы мы вернули вашего друга по частям», – пошутил я. – Все как в кино.
Маша взяла трубку. Я вернулся на балкон. Через минуту она вышла ко мне с озабоченным лицом. У меня от мгновенного испуга перехватило дух. Но она сказала совсем не то, чего я боялся.
– Позвонили, говорят, есть студия, но только сегодня и завтра там можно поработать.
Вчера, когда мы вернулись со злосчастного кораблика, Старкова не сказала ничего, типа: «Ну, я же говорила!» Хотя вполне могла бы это себе позволить. Спрашивать нас было не о чем. Все было слишком ясно написано на лицах. Алеша плюхнулся в комнате на диван, лежал, глядя в потолок, и жаловался на головную боль, а потом уснул. Я вообще не мог ни о чем думать, чтобы при этом не приходить в отчаяние. Не было сил рассказывать ей, как нас продинамили воры.
И вот она снова стояла рядом, убеждая, что запись все-таки может состояться.
– Вашему уголовнику узнать об этом неоткуда. И вообще, кто узнает, что это вы здесь, сейчас записали? – пожимала плечами Старкова. – Алешка всем будет рассказывать, что это записал еще зимой где-нибудь в Киеве? А как уж вы записью распорядитесь – сами потом решите. Может, хоть сколько-то денег отобьете?..
Мне не верилось в эту запись, которая вырисовывалась случайно, на птичьих правах. И я даже пожалел, что не помешал ей начать помогать нам. Если бы все было кончено – стало бы даже легче. Но теперь получалось, что отказаться уже неловко.
– Ну что, объявляем всесоюзный розыск подпольного артиста? – оставалось мне только кивнуть на входную дверь.
Жара и автомобильный чад еще не успели пропитать это московское утро. Солнце еще не накалило асфальт тротуаров. И московские дворы в этот час еще стояли пустыми и манили посидеть в утренней прохладе на лавочке.
– Ну, где тут у вас пивные точки? Начнем с ближайшей? – осведомился я. – А дальше по часовой стрелке пойдем или против?
– На Пресню поедем, – решила Старкова. – Там живет один его знакомый коллекционер. За выпивкой он к нему поедет. Денег у Лешки нет. Единственный шанс его словить – если он двинул к этому своему корешу. А всяких рюмочных и пивных в нашем районе столько, что все их обойти – жизни не хватит. Вот кто бы еще вчера сказал, что снова начну бегать Лешку разыскивать – я бы в лицо тому рассмеялась! – И она, действительно, как-то забавно сморщившись. – Хорошо хоть Катюху на дачу к бабушке отправила – не увидит ребенок моего позора.
Доехав на метро до «Краснопресненской», мы двинулись вверх по улице в сторону парка, где стоит памятник рабочим, героически погибшим здесь в революцию 1905 года. Затем свернули под арку длинного, современного здания большого спортивного магазина «Олимп». Во дворах Старкова уверенно подошла к крайнему подъезду одной из «хрущовок» и остановилась перед дверью на первом этаже. Я несколько раз нажал на дверной звонок, но в квартире никто не шелохнулся.
– Тоже, наверное, на даче? – предположил я.