Знамя любви

Карнеги Саша

Понятовский понял, что ей неприятно вспоминать прошлое, и снова умело переключился на другую тему.

– Шелка, атлас, бархат, – улыбнулся он, – а под ними татарин.

Казя вспомнила, как ее отец говаривал: «Копни русского поглубже – и обнаружишь внутри монгола».

– Где еще вы сможете увидеть лакеев в грязных ливреях, напоминающих стадо собак, пожираемых блохами? Или позолоченные стулья о трех ножках? Блещет один фасад – и ничего более.

Тем не менее, Казя была ослеплена красочностью зрелища, какого ей не доводилось видеть, даже живя среди казаков.

– Если русские не

занимаются любовью и не напиваются водкой, главное их развлечение – охота на блох, – с раздражением говорил Понятовский. – Россия походит на юную девушку с ее несдержанностью, невоспитанностью и неумением носить парижские туалеты. Даже менуэт и кадриль здесь совершенно не к месту – после нескольких стаканов вина русские пускаются в дикий пляс. Мы, поляки, по образу жизни сейчас значительно ближе к западу, чем они.

– Только на поверхности, уверяю вас.

Между ними завязался спор, но в самых миролюбивых тонах. Казя с удовольствием беседовала с Понятовским, ей нравились его острый ум и мягкий юмор, окрашивавший каждую фразу.

– Возьмите, к примеру, Версаль, – продолжал Понятовский. – Тоже хороший кроличий садок. Но те кролики, по крайней мере, начитаны. Здешние же – чистые варвары.

Раздался звонкий смех Екатерины. Понятовский прищурился, стараясь разглядеть, что происходит вблизи великой княгини.

– По-видимому, сострил по своему обыкновению Лев Нарышкин. – Около Екатерины стоял молодой человек с ироническим выражением лица, снова и снова смешивший Екатерину.

– Да, это, безусловно, он, – сказал Понятовский. – Так она смеется только над его шуточками. Скорее всего, он изображает какого-нибудь неудачливого вельможу.

– Около великой княгини две фрейлины. Одна очень хорошенькая, а у другой на лице шрам. Кто они?

– Графиня Брюс и княгиня Анна Гагарина.

– Бедная женщина, так изуродована.

– На нее обрушилась печь. Это случилось несколько лет назад в загородном имении Разумовского – в Гостилицах, где тогда находился двор. – Заметив на лице Кази удивление, Понятовский рассказал ей о Разумовском, фаворите императрицы, вышедшем из казаков, а под конец заметил.

– Казаки всегда производили на меня впечатление народа грубого и жестокого.

– На меня тоже, – пробормотала Казя.

– Тем не менее, Разумовский стал графом и Бог знает кем еще. У него состояние, дворцы, тысячи рабов. – Понятовский одернул свой роскошный камзол. – Короче говоря, однажды, когда двор находился в Гостилицах, здание вдруг дало трещину, начало сползать вниз по склону и обрушилось. Екатерину какой-то гвардеец вынес невредимой на руках, а вот Анне не повезло.

Казя поняла, что эти две женщины говорят о ней. Время от времени графиня издавала короткий недобрый смешок.

– Брюс? Это ведь нерусское имя? – сказала Казя.

– Предок ее сто лет назад приехал сюда в качестве наемника.

– Она бесспорно красавица.

– Так может сказать только женщина, уверенная в собственной привлекательности.

Казя с улыбкой приняла этот замаскированный комплимент.

– Прасковья Брюс, – продолжал Понятовский. – Распущенна не менее, чем красива. Но близкая подруга и доверенное лицо Екатерины на протяжении многих лет. – Он сделал паузу и с улыбкой задумчиво поглядел на Казю. – Не выносит никакого соперничества, поэтому и старается появляться рядом с несчастной Анной.

Казя заметила Бубина, поглощенного беседой с мужчиной лет пятидесяти, ноги которого казались слишком короткими для его массивного тела. Он, судя по его виду, внимательно слушал Льва, который, как поняла Казя, всячески старался расположить его к себе. По правой части лица незнакомца периодически пробегала судорога. Беседуя со Львом, он часто поглядывал на Казю.

– Скажите, дорогая кузина, – спросил Понятовский, – что привело вас в Санкт-Петербург? Только желание увидеться со своей подругой детства? – И он добродушно рассмеялся.

– Итак, ваша... э-э-э... подруга родственница Чарторыйских, – повторил слова Бубина граф Шувалов и посмотрел в сторону Кази, беседовавшей на другом конце комнаты с графом Понятовским.

– Красивая женщина, дорогой Бубин. Можно поздравить вас с таким выбором.

Лев сиял. Вот он стоит и разговаривает запросто с самым могущественным в России человеком. С самим Александром Шуваловым, который возглавляет страшную Тайную канцелярию и может любого вельможу засадить в казематы Петропавловской крепости или сослать в глушь Сибири. У него повсюду глаза и уши – даже дым от свечей он умеет использовать в своих целях. Маршал двора великой княгини. Дядя нынешнего фаворита императрицы – Ивана Шувалова и решительный враг канцлера Бестужева. Лев озирался вокруг себя, надеясь, что все видят, с кем он беседует. Шувалов наблюдал за ним своими острыми твердыми глазами. «Этот молодой дурак может быть полезен, – думал он, хотя еще точно не знал, чем именно. – Да и польская девица тоже». Его мозг лихорадочно работал.

– А не желали бы вы поработать на меня? Неофициально, разумеется? – спокойно проговорил граф Шувалов и холодно поклонился проходившему мимо знакомому. – Подумайте над моим предложением, и если оно вас заинтересует, заходите ко мне, поговорим. Вы убедитесь, что я умею быть благодарным тем, кто принимает интересы России близко к сердцу.

Лицо его в очередной раз дернулось, про себя он отметил, что Лев явно польщен его предложением.

– Быть может, вам придется по душе назначение ко двору его высочества великого князя, – предложил Шувалов. «Слабак, – подумал он. – Слабак, и к тому же тщеславный». Оба эти качества он неизменно умел использовать с выгодой для себя.

Лев рассыпался в изъявлениях благодарности. «Да, – подумал Шувалов, – такой тип наверняка может оказаться полезным, если только не очень уж полагаться на его верность». И он не стал развивать эту тему дальше.

– Да-да, очень привлекательная молодая дама, – произнес он светским тоном. – Хотелось бы видеть ее при дворе почаще. «Вот если бы, например, в нее влюбился Понятовский... Неплохо, а?» Мозг Шувалова работал в Различных направлениях в поисках решения, как использовать Бубина. Пока он его не нашел, но это ничуть не волновало Шувалова: в конце концов оно всегда приходит само собой. И тут он вдруг вспомнил – а от внимания Шувалова мало что ускользало, – что у Бубина осложнения из-за Алексея Орлова. Вот и появился просвет во тьме незнания!