Знание-сила, 2003 № 03 (909)
Шрифт:
Ныне, после того как взошло яркое солнце чудесного зрелища, ничто не может остановить меня… Я исповедуюсь открыто… Если вы простите меня, я буду рад. Если вы осудите меня, я снесу это. Жребий брошен. Я написал книгу либо для современников, либо для потомков; для кого именно – мне безразлично. Пусть книга ждет сотни лет своего читателя: ждал же сам Бог 6000 лет, пока явился свидетель».
Потрясающее, быть может, единственное в истории свидетельство научной гордыни. Ты ждал от сотворения мира своего свидетеля, и вот он, вот он я – Иоганн Кеплер!
Именно здесь и содержится «единственный листок», принятый классической
«Таким образом, небесные движения суть не что иное, как ни на миг не прекращающаяся многоголосая музыка (воспринимаемая не слухом, но разумом)».
Это итог, вершина жизни. Тот факт, что эта музыка не слышна, Кеплера не смущает. Ведь понимаем же мы заявление М. Планка, что в потоке умственного света, открывающегося взору физика, глаз человеческий почти что слеп. Не кеплерову ли гармонию имел в виду Вернадский, определяя нашу земную, слышную музыку как «космос, проходящий сквозь сознание живого существа»?
Борьба ежедневно ведется на два фронта, и на обоих с полной самоотдачей. Один – мучительный, почти невыносимый «быт» всегда нищего и всегда многодетного «математика достославной провинции Штирии». Другой – почти безнадежно запутанный мир вычислений, никак не сходяшийся к «фигурам, светящимся в душе». Но именно «напряженные, непрестанные и кипучие размышления» – опора и остов всей его жизни.
Спрашивается, что может узнать о «причинах» устроения этого безмерного солярно-планетарно-астрального мира, этой бездны бездн, данной ему в подслеповатом опыте лишь холодным мерцанием ночного пространства, о причинах, о которых к тому же ему братски советуют не вопрошать, человек, которому совершенно не ясны причины перманентной недоплаты жалованья, депрессии жены, нелепой смерти детей, обвинения матери в колдовстве, тупости единоверцев, а также основания, по каким проваливаются все его космические прожекты? Ведь создавая «физику небес», Кеплер намерен объяснить жизнь неба именно этими земными законами.
Чем впечатляет жизнь Кеплера, так своей цельностью. Он сам узнавал руку провидения в том, что из всех планет у Тихо Браге ему достался именно Марс – самый «эллиптичный». Но он не мог знать того, что открыли недавно историки науки, рискнувшие – во всеоружии вычислительной техники – проверить шаг за шагом его неимоверные по трудоемкости вычисления. (Одна попытка примерить Марсу яйцевидную форму стоила ему более года вычислительной работы.) Они обнаружили, что при выводе обоих законов «Новой астрономии» Кеплер допускал ошибки, какие разрушили бы все его построения, если бы затем он не ошибся снова и притом в точности таким образом, чтобы компенсировать исходную погрешность. Так выглядит, выразился бы Бетховен, судьба, схваченная за горло!
Так выглядит, сказал бы Кеплер, мировая гармония.
Сам он уподоблял свое движение от «Мистерии» к «Гармонии» странствию аргонавтов за золотым руном. Мы, напротив, находим в ней сходство с работой Платонова демиурга. Но можно вспомнить и о Данте с его великой «Комедией»: вся жизнь Кеплера, ведомая виденьем
И это было необычайно предусмотрительно со стороны покровительствующего мне чародея – сделать так, чтобы самый настоящий, доподлинный шлем Мамбрина все принимали за таз.
Но можем ли мы разделить кеплерово блаженство? Его гармония подобна красотам Дульцинеи Тобосской (никто из его современников ее не расслышал), а его небесная физика – науке странствующего рыцарства, которая, по словам рыцаря Ламанчского, «так же хороша, как наука поэзии, и даже немножко лучше». Это гармония предчувствий, сбывающихся вопреки наличным фактам и знаниям. Колумб открыл Америку потому, что она преградила ему путь к райской Индии; Кеплер открыл законы астрономии на пути к гармонии сфер.
Гармонии «закона 2/3» не слышим и мы. Зато можем еще раз всмотреться в ее зримый образ – в «Космический кубок». Ведь перед нами символ – новая, научно-техническая чаша Грааля. Небо в материале земли.
Выступая от лица гуманитариев против засилья математизированного «здравого смысла», Владимир Набоков в свое время констатировал, что умозрительная сеть, наброшенная на мир физикой, срослась с ним – из внешней стала внутренней. Вряд ли можно найти к этому тезису более выразительную иллюстрацию, чем «Кубок» Кеплера. Именно о таком познании было сказано: мы находим в мире только то, что сами вносим в него, чтобы сделать его понятным.
Нам представляют модель планетарной системы. Но – вглядываемся мы – а где же планеты? Невидимые по своей малости, они представлены сферами. Но «сфер мира» тоже не видно – во всей красе нам представляют только многоугольные «скрепы ума»: крюки, что держат «умное» небо. Объект созерцания полностью растворился в ментальных структурах – каркасах, смахивающих по виду на изделия заурядного слесаря.
Этот шедевр механики, воздвигаемый на развалинах античного космоса, – лучший исторический образчик «отвлеченных начал». И если в «Космическом кубке» видеть только это корыто, разумеется, ничего, кроме «общего содрогания тела», в гуманитарии он пробудить не сможет. Но гуманитарию надо напомнить, что он смонтирован астрономом для тех, кто не умеет видеть формул: это уступка безумца «здравому смыслу», дар восторженного созерцателя подслеповатому деятелю. Это попытка предъявить небесный порядок и строй «любому крестьянину».
В своих исканиях «гармонии мира» Кеплер не был одинок, он знал, что найдет читателя, как раз потому, что канун религиозных войн все более отдалял людей от гармонии. В предисловии он писал: «О если бы эти Небесные гармонии могли восстановить гармонию в церкви и государстве! Бог, как врач, теперь режет и прижигает, чтобы излечить несчастного больного. Но сам больной, в бреду горячки, не видит в этом блага. Так пусть же созвучие мировых систем служит нам образцом согласия». С той же целью писалась, по слову Сергия Радонежского, и рублевская «Троица»: дабы ее созерцанием одолеть ненавистную рознь мира сего.