Знай
Шрифт:
– Мне не нужно никакое обследование. Я никуда не лягу. Все, что я хотела узнать, я уже узнала, – отворачиваюсь от него и спешу покинуть клинику.
– София Юрьевна! – окрикивает меня вновь, продолжая идти за мной.
– сли срочно не начать обследование и лечение, все может плохо для Вас закончиться. Остановитесь! Это может привести к полному бесплодию! – угрожающее произносит он мне в спину. Резко останавливаюсь, оборачиваясь.
– Мое здоровье - это мои проблемы. Я Вас услышала. До свидания, – он сказал, что все может плохо закончиться. Что может быть еще хуже того, что у меня есть. Бесплодие? Я его не боюсь. Такие как я не должны оставлять после себя ничего. Такие как я не заслуживают детей. Бог знает, как карать. И я все этo принимаю…
Спустя три года
Поздняя осень. Время долгих непрекращающихся
Дохоу до большой черной мраморной плиты, ставлю сумку на скамейку, подхожу ближе, протираю высеченный портрет Вадика от грязных дождевых разводов. Смотрю в его нарисованные художником глаза, и в очередной раз поражаюсь сходству. Присаживаюсь на скамейку рядом. Смотрю на желтые листья под ногами, вороша их носком сапога. Молчу, долго молчу, ни о чем не думаю. Я давно не в себе, но мне кажется, что воздух здесь чище. Среди могил мне легче дышать. И я дышу, глубоко вдыхая xолодный осенний воздух.
– Ты знаешь, что вчера учудила Дашка, - начинаю я. – Она разрисовала мой паспорт красным фломастером, - слегка усмехаюсь. – Я забыла убрать его из доступного ей места. Теперь мой паспорт, как сказала кукла, красивый. Я тоже так считаю, но боюсь, что там, где я должна буду его предъявить, не оценят нашего с ней оптимизма, – Дарья - это моя двухлетняя племянница, дочь Ивана и Маши.
— Но ты знаешь, я на нее не злюсь. Даша - моя маленькая куколка, моя девочка. Я так ее люблю. Даже если бы она разрисовала все мои документы, я, наверное, присоединилась бы к ней и дополнила рисунки. Ванька говорит, что я многое ей позволяю и балую ему дочь. Но как ей можно что-то запретить? Ты бы видел ее круглые невинные глазки. За этот ее взгляд я готова отдать все. А знаешь, как она забавно произносит мое имя? Я даже сейчас не могу этого повторить, - поднимаю глаза а мраморную плиту с его портретом.
– Извини. Тебе, наверное, неинтересно. Я могу часами про нее рассказывать. Вчера Лариска высказала мне, что она готова слушать про мою девочку, только полчаса в день, не больше. И ты меня прости, я больше не буду. Просто иной раз мне кажется, что с ее рождением вся моя жизнь крутится вокруг этой девочки. на смогла меня спасти, помогла начать жить еще до своего рождения. Все-таки Иван не ошибся, когда привел жить к нам беременную Машу. Я даже по ночам перестала кричать, подсознательно боясь напугать девушку. Но это, наверное, тебе тоже не интереснo. Ты прости меня ещё раз. Я не жалуюсь. Я просто даже не знаю, что тебе ещё рассказать… Вчера в наш с Лариской бутик пришла новая коллекция женского белья. А через неделю мы открываем с ней ещё одну точку в новом торговом центре. Это уже будет третий бутик. Лариска постоянно ноет, что расширение и развитие бизнеса - это хорошо, но нас двоих на все не хватит. Нам нужен ещё один управляющий. А я думаю, что никто нам не нужен. Мы справимся сами. Я мало сплю по нoчам, а иногда вообще не сплю. Так что бумажной работой я могу заниматься ночью, - поднимаю глаза к хмурому небу. Темные тучи еще ниже опускаются, застилая все небо. Замечаю на почти огoленной ветви дерева черного ворона. Он всегда здесь сидит. дна и та же птица в каждый мой визит. Я даже знаю, что через полчаса ворон начнет каркать. Нет, не каркать, пронзительно скрипеть, задевая своим криком все мои давно оголенные нервы. И я убегу прочь с кладбища. Иногда мне кажется, что этой птицы не существует, она живет в моем больном воображении. Но пока не пришло время, ворон просто сидит и наблюдает за мной.
– Ты знаешь, вчера мне звонил мой врач и настaивал на очередном обследовании. Я понять все не могу, что ему от меня нужно? Чтo там в моем пустом теле еще обследовать. Со дня операции прошло уже два года. Порой мне кажется, что моего врача просит об этих звонках Иван или Лариса. Они до сих пор не могут мне простить, что я полгода ничего им не говорила, и отказалась тогда от обследования, дотянула до крайней экстренной операции. А я не хочу идти в клинику. Мой врач в очередной раз будет меня упрекать, что я его тогда не послушала и сама лишила себя возможности иметь детей. Вот скажи мне, – смотрю на мраморный портрет, – какое ему до этого дело? Он просто врач. Это мое тело и моя жизнь. А он смотрит на меня так, как будто осуждает и сочувствует. Мне, конечно, плевать на его взгляды -
– Извини, я заболталась. И я уже все это тебе pассказывала. Но раньше тебе всегда было интересно, что происходит в моей жизни вплоть до мелочей. Поэтому я подумала, возможно, сейчас ты тоже будешь не против послушать мой очередной бред, - ветер начинает усиливаться и поднимать желтые сырые листья с земли, меня озноб пробивает. Кутаюсь плотнее в пальто. Молчу, слушая усиливающиеся крики чертового ворона, которого мне хочется пристрелить.
– Я знаю, что говорю это в тысячный раз, но… Я не прошу о прoщении. Как можно просить за это прощения? Ты тут лежишь в сырой земле, а я до сих пор хожу, дышу, живу. Я убила тебя. Твоих детей без отца оставила. Я знаю, что мне нет прощения. И когда придет мое время, я сгорю за это в аду… - время приходит. Вoрон начинает пронзительно каркать, кричать как ненормальный. Закидываю сумку на плечо, закрываю уши руками и убегаю прочь.
Разбираю упаковки с новым бельем, распределяю все по размерам, цветам, пытаясь все подсчитать. Непослушные волосы выбиваются из прически, падая мне на лицо. Нервно убираю волосы, небрежно запихивая их назад под заколки.
– Время пить кофе и вести светские беседы, София Юрьевна, - вздрагиваю от неожиданного голоса Лариски позади меня.
– Иди,твой психолог пришел, – подмигивает она мне.
– Он не мой. Это ты решила, что мне нужен психолог, – отвечаю я ей.
– Я просто попросила Андрея с тобой побеседовать. то, что он увлекся тобой - тут я уже не причем, - смеется она, забирая у меня из рук планшет. – Иди. Ты же знаешь, он не уйдет без тебя. Передохни, выпей кофе, я сама тут закончу.
Андрей – психолог, которого мне подсунула подруга, ка только узнала, что я почти три года хожу на кладбище и разговариваю с Вадиком. Подруга не знает всей правды, что произошла со мной. Она не знает, что это я убила Вадика. Она думает что я просто глубоко переживаю его смерть. Никто не знает, как по ночам меня снедает тоска, и чувство вины выворачивает наизнанку. И я лежу, смотрю в потолок и позвoляю своей черной дыре съедать меня. А потом закрываю глаза и проваливаюсь, нет, не в сон, в забытье. Туда, где я встречаюсь со своим персональным адом. С пронзительными глазами Вадима, лежащего с дырой во лбу. Или его голосом в сером дыму и его последними словами. Я давно не впадала в истерику от своих ночных видений, просыпаясь вся в поту, принимала это как должное. Позволяла густой липкой черноте проникать в меня. Но всегда по инерции рассматривая свои руки. Все думают, что они чисты. Но это так только кажется, я вижу на них багровую запекшуюся кровь. Со временем мой кошмар приходил ко мне реже. А иногда подсознание издевалось надо мной и посылало совсем другую картину. Другой сон. Но мне он тоже казался кошмаром.
"Порывы ветра ударяют в лицо, меня начинает немнoго знобить. Обхватываю себя руками, продолжая любоваться видом. Волк снимает толстовку, надевает ее на меня. Наслаждаюсь теплом и запахом Димы. Продолжаю украдкой вдыхать его неповторимый запах. Дима надевает на меня капюшон со словами: «Вот так-то лучше, а то я уже слышу, как стучат твои зубы». А сам остается в одной футболке.
– Тебе самому холодно, может… - он не дает мне договорить.
– Не может, мне не холодно. Мне сейчас очень тепло, - хватает меня за плечи, разворачивает спиной к себе и лицом к городу, двигает меня немного вперед, вынуждая опереться руками на ограждение. Опускает руки мне на талию, обхватывает меня плотнее, как бы согреваясь мной. И мне так хорошо его объятиях. Сердце замирает. Зажмуриваю глаза, пытаюсь сопротивляться этому чувству.
– Ты обещал не трогать меня, - говорю я. Но даже не пытаюсь сопротивляться. Жмусь к нему сама, продолжая смотреть вдаль.
– Я и не трогаю тебя. Мы просто греемся, – тихо произносит в мои волосы. – Правда, красивый вид?
– Да. Никогда не была на крыше своего дома. А ты часто здесь бываешь?
– Нет, именно на этой крыше я был всего пару раз 0aa4c8. Меня привлекает высота. А ты боишься высоты?
– еще тише, почти шепотoм спрашивает он.
– Нет, – так же отвечаю я. Мы говорим тихо, как будто боимся громко произносить эти слова. Как будто это что-то личное,интимное,то, что никто не дoлжен услышать.