Знают только горы
Шрифт:
— Не каркай! Расчёты верные. Зубы севернее.
В комнату вошёл Маркус, всё ещё раздражённый, после общения с мэтром Хуакином.
— Протор, тебе бы всё соломой застилать, да?
Тот недовольно отвернулся. Предостережений его слушались не часто, и сейчас не послушают. А обвал-то случился!
— Маркус, что так долго? — спросил всё тот же бас. — Заждались!
— Да старик этот… — мастер с досады стукнул кулаком по скамье, — всю душу вымотал с той обманкой! Вынь да положь ему ещё!
— Так полно же её! Чего не отдашь? — устало спросил самый старый мастер, совсем седой старик, щуплый, но всё ещё крепкий телом.
— А сам подумай Строй, зачем магу столько образцов надо? До этого ему обычно одного куска хватало, чтобы экспериментусы свои провести, да отчёт дать, на что тот годится. А тут трёх мало! И ничего он, язва болотная, не говорит, мол, не до конца исследовал. Я на всякий случай порылся в наших старых свитках… на иллюзионит похоже, — несколько человек присвистнули. Простым людям сей минерал был без надобности, но вот жрецы и маги дорого давали даже за маленький камушек. — То-то же… А мэтр этот, — Маркус зло сплюнул себе в кулак, — даже купить образцы готов! Фалер за фунт…
Соплеменники ехидно закашляли.
— За кого он нас держит?! — озвучил общее возмущение Строй. — Конечно, иллюзионит в наших горах попадается не часто, уж и не припомню, когда до этого… Но фалер… Закупочная цена на него не меньше золотого лигриона за фунт тридцать лет назад была!
Рудокопы зашумели, но Маркус успокоил их жестом.
— Я сказал, что в восточных отрогах их нашли и предупредил, что в ближайшее время туда никто идти не собирается, — мастера одобрительно закивали. — Думаю, все камни спрятать надо! Накажите своим людям, чтобы ни слова этому старику не говорили. Не нравится мне его интерес!
— Скажем, — заверили рудокопы, — не сомневайся. Пусть этот скряга сам на восточную гряду лезет!
Такой наглый обман спускать даже королевскому магу они не собирались. Коли уж стал на тропу лжи, так не пеняй, что и тебя обманут.
— Ну, а завтра пойдём к князю… — вернулся к насущному вопросу Маркус. — Давайте делегацию выбирать.
Шаловливый луч скользнул по лицу спящего мужчины, заставляя затрепетать сомкнутые ресницы. Как можно спать в такое прекрасное утро? Ночной дождь умыл листву, проказливый ветер разогнал тучи, птицы стараются во всю, сообщая миру праздничную весть: солнце встало! А кто-то сонно хмурится, пытаясь заслониться от света рукой.
— Папа, папа! — зашептали в ухо возбуждённо и радостно. — Я научилась! Я стала настоящей Наксатрой!
Ранхус, моментально проснувшись, резко сел и удивлённо уставился на дочь, сидевшую на краю его кровати. А она улыбалась так, словно сама стало маленьким солнцем, и излучала собственный свет.
— Анха… — король порывисто обнял дочь, крепко прижимая к себе. В груди надсадно заныло. Сам ведь хотел, чтобы осталась, не уходила в далёкий Лангай. Сбылось. Но, отчего так муторно стало на душе? — Кто?!
— Арн, дофин… теперь уже князь Гнёзда. Ты не рад?
Ранхус выдохнул облегчённо. Не чужой, свой. Дочь в королевстве осталась, по лучам ходить научилась, всё счастье!
— Рад, Анхелика, очень рад! Значит, Арн теперь правитель Гнёзда… Да, рановато конечно, но… Он как, нравится тебе?
— Нравится, разумеется, — легко ответила Анха. Так влюблённые девушки не говорят о юношах, что запали им в сердце. — Он немного порывистый, нетерпеливый, но серьёзный, когда требуется…
Король прервал её касанием руки.
— А ты ему?
Девушка, только что сиявшая, как хрустальный кубок на солнце, посерьезнела.
— Он галантен и обходителен…
— Анха, ты же понимаешь, о чём я спрашиваю.
Дочь нахмурила бровки, обдумывая, как правильнее ответить на вопрос.
— Разве мама тебе не говорила, что у нас чувство может быть только ответным?
Ранхус сделал вид, что знает об этом, хотя эти обстоятельства были для него новостью. Получалось, что только искренние чувства мужчины могли зародить любовь в сердце Наксатры. Когда-то давно ему это удалось, а потом он всё испортил!
— …и пока я ничего такого не чувствую… — продолжала рассказывать Анха. — Папа, но, даже если я буду ему нравиться больше, чем просто… друг или сестра, разве это плохо?
— В Гнёзде моногамия, Анхелика. Ты это понимаешь?
— Конечно, понимаю! Да не волнуйся ты так! Ведь, совсем не обязательно, что Арн в меня влюбится.
'Интересно, сколько ведомых не стали ищущими, при общении с Наксатрами? Наверное, единицы… Трудно не влюбиться в женщину, понимающую тебя раньше, чем ты сам познаёшь свои мысли и желания'.
Ранхус снова обнял дочь, а она прижалась к нему с такой доверчивостью, как могут делать только маленькие дети и животные.
— Приходи ко мне почаще, чтобы я не скучал, ангел мой…
Когда Ксора покинула дворец, Анха была единственной, кто примирял его с жизнью. Дочь, сама того не зная, тоже стала для него хранительницей. Не такой, как мать, но от неверных шагов удерживала, заставляя быть самим собой.
— Хорошо… — они посидели обнявшись ещё какое-то время, потом Анха мягко отстранилась. — Мне пора, папа. Мы едем проверять рудники Гнёзда. Правда, здорово? Я так люблю путешествовать!
— Будь осторожной!
— Разумеется! Не волнуйся, я справлюсь! — Девушка встала, готовая исчезнуть в любую секунду. — Да, чуть не забыла! Прикажи отослать мои вещи в Митру.
— Прикажу, — тихо пообещал Ранхус пустоте перед собой.
Его дочь уже была во дворце в Митре.
Утро в Гнёзде наступало позже, чем в Тагриде. Если в столице уже вовсю сияло солнце, то в горной долине рассвет только занимался. В предрассветных сумерках Фрост с удивлением смотрел на третьего коня, осёдланного в дальнюю дорогу. В отличие от красавца Лоста, тот был мелковат, хотя королевская порода чувствовалась даже в этом, казалось, неказистом, коньке.