Зной

Келлерман Джесси

— Я бы описал, да ты мне не поверишь.

— Ладно, тогда давай просто посидим, помолчим, если тебя это больше устраивает.

— Глория, опусти пистолет, прошу тебя.

Она вытянула перед собой, держа его на прицеле, руку с пистолетом, и Карлос съежился. Он лежал, изогнувшись, у стены, левая ступня его покоилась на старом, стоявшем поверх мышиного лаза полуботинке.

— Говори, — приказала Глория.

Пауза.

Наконец:

— Мой отец мертв.

— Он — твой отец?

— Да, он мой отец.

— Я тебе не верю.

— Я же сказал, ты все равно мне не…

— Говори.

Сверчки разошлись вовсю и теперь только что не скрежетали.

— Он мой отец, — повторил Карлос. — Это правда. Не будь это правдой, как бы я мог узнать о нем столько. Все, что я рассказал тебе, — тоже правда, кроме последней части.

— И с чего она начинается?

— Я не собирался лететь в Лос-Анджелес. Я отыскал отца с помощью каталога, договорился с ним о встрече. Потом занервничал, хотел ее отменить. Но мы все-таки встретились — в Агуас-Вивас.

— Почему?

— Там погибла моя мать. На дороге, ведущей к кладбищу. Там ее машина потеряла управление.

— Tenienteпри вашей встрече присутствовал?

— Нет.

— Что ты собирался сделать?

— Поговорить с отцом.

— И все?

— Я был зол на него и хотел, чтобы он это знал.

— Ты приехал туда, чтобы убить его, — сказала Глория.

— Нет.

— Врешь.

— Дослушай меня, — треснувшим голосом попросил Карлос. — Все не так просто.

— Херня, — ответила она.

— Да нет же… я ничего не планировал наперед…

— Ляг на место.

— Я и лежу.

— И не делай этого больше, иначе я выстрелю, клянусь тебе, выстрелю.

— Я не могу рассказывать, лежа на полу.

— Ты уж постарайся.

— Не могу. Прошу тебя. Я стараюсь.

— Старайся старательнее.

Молчание.

— Он приехал, встретился со мной и попросил прощения. Хотел, чтобы я простил его. Первое, что он сказал: «Пожалуйста, прости меня». Не «здравствуй». Не «рад тебя видеть». Отпущение грехов, вот все, что ему требовалось. В готовом виде, как в ресторанчике быстрого питания.

Что он хотел услышать? «Тут нет твоей вины, ты не хотел ничего дурного»? Но вина-то была. Во всемвиноват только он. Он насрал на мою жизнь и сбежал, чтобы заняться своей.

Я и теперь не был для него человеком. Только средством достижения душевного покоя.

Даже если бы он произнес это так, что я понял бы — ему плохо,я все равно не смог бы мгновенно сбросить со счетов сорок лет. Однако он повел себя как последний мерзавец. Я мог бы убить его тогда. И был бы прав.

Но я не убил. Я сказал: «Может, и прощу, всему свое время».

Мы поехали на место аварии. Вышли из машины и целый час проторчали у края дороги. Жара была адская. Я едва выдерживал ее. Но он стоял неподвижно. Не заплакал, не произнес ни слова. Просто смотрел в землю, словно ждал, что она разверзнется и заговорит с ним.

Но в конце концов все же сказал: «Я решил начать жизнь заново. Встать на то место, где стоял тогда, но на этот раз повернуться в правильную сторону — не сбежать от тебя, а прийти к тебе и спасти. Я снова уеду отсюда, но теперь уже с тобой».

Карлос фыркнул:

— Как будто это так просто. Мне захотелось криком кричать. Детская наивность. Ты можешь представить себе такой нарциссизм?

— Нет, — ответила Глория, — не могу.

— Выходит, ты его толком не знала. Потому что на самом деле вот таким человеком он и был. И если ты думаешь, что разобралась в нем, то обманываешь себя. Ты знала лишь ту версию отца, которая показывала его в лестном свете. — Карлос приподнялся, опершись на локти. — А меня из этой версии вычеркнули.

Глория молчала.

— И нечего меня лжецом называть.

— Я тебе не верю, — сказала она. — Но и нене верю. Продолжай, рассказывай. О том, что произошло после того, как вы постояли у края дороги.

— Мы отправились к могиле моей матери. — Карлос покачал головой. — Ему требовалось, чтобы и онатоже его простила. Он упал на могилу, рыдал, бил себя по голове кулаками, кричал: «Прости, прости, прости». Выглядело это так, точно он ее насиловал. Отвратительно. Я сказал, чтобы он слез с нее. Он ответил: «Нет, пока она меня не простит». Я сказал: «Она мертва и прощать не может». Но он заспорил со мной, имел наглость заспорить. «Она простила бы. Она любила меня. И я ее любил».

Если он любил ее — если любил меня, — так почему же тогда бросил нас там? Дерьмовый трепач, вот кто он был. Я ему так и сказал. И в ту минуту я тоже мог бы убить его.

В интонациях Карлоса проступало что-то непонятное.

— Но и тогда не убил. Просто схватил и бросил на землю. И сказал: «Если тебе нужно прощение, поживи немного в грязи, в которой сорок лет прожил я. Хочешь поближе узнать твою семью — опустись на самое дно».

Карлос сел.

— Он заплакал. Сказал: «Я плохой человек. Ужасный. Ужасный я человек». «Да, — ответил я, — такой ты и есть». «Я заслуживаю смерти». С этим я спорить не стал. Он зарыдал. Жалкое было зрелище. Я сказал ему: встань. Ты бросил меня. Плевать я хотел на твои рыдания. Рыдай хоть круглые сутки, ни мне, ни ей от этого все равно легче не станет.

Я пошел к машине и услышал у себя за спиной выстрел.

Сначала я подумал, что он стрелял в меня. Но нет, пистолет он держал дулом вверх. Он направился ко мне, держа пистолет наотлет. Подошел вплотную…

Карлос говорил все это, медленно поднимаясь на четвереньки.

— …и вложил пистолет в мою руку. А затем поднял ее вместе с пистолетом к своей голове, теперь и я держал пистолет, и он держал пистолет, и наши пальцы лежали на спусковом крючке.

Медленно подвигаясь вперед: