Знойная параллель
Шрифт:
— Ладно, Марат, у этого разговора нет конца. Живу, как умею. Вон уже госпиталь. Спасибо, что проводил. Если раньше меня окажешься в Хурангизе, передай Косте привет.
— Счастливо... Только не обижайся.
Я подаю Нине руку и жму ее по-солдатски. Невольно она кривит губы:
— Вот уж, действительно, что у Кости, что у тебя — никакой галантности. Поучились бы у нашего военврача.
— Научимся еще, — уходя, говорю я. — Только начинаем жить. Все впереди...
7.
Утром я улетел на ЛИ-2. Провожала меня мама. Ее лицо выражало скорбь. Когда пригласили на посадку, я поцеловал ее:
— Отцу завтра же напишу. Не беспокойся...
В самолете довольно светло. В иллюминаторы заглядывает дневной свет, да и над головой горят лампочки. Самолет выруливает на старт, разбегается и взлетает в небо. Привычное ощущение. Только ЛИ-2 отрывается от земли мягче, чем Ил-10. Минут пять, пока самолет разворачивается над Ашхабадом, я смотрю вниз на разрушенный город. Потом потянулась пустыня. Я достал из полевой сумки отцовскую тетрадь и принялся читать: «Июнь...
О туркменских событиях написано много. Так что распространяться особенно нет смысла. Разве что вкратце, чтобы потом самому не забыть...
Почти весь наш московский отряд рабочей гвардии остался в Ташкенте. Как раз в январе вышел декрет о создании Красной Армии, ну мы и образовали из своих ребят роту. Улыбин стал командиром, а я политкомиссаром, хотя в партии еще не состоял, числился в комсомоле.
В феврале Колесов с Полторацким отправились создавать красные роты по всей железной дороге. Мы остались при Совнаркоме. Несли охрану как самые благонадежные. Пока стояли на часах у Совнаркома да патрулировали по Ташкенту, то и дело сталкивались с контрой да со спекулянтами, Колесов с Полторацким создали социалистические роты в Самарканде, Кагане, Чарджуе, Мерве и в Асхабаде.
В марте — выступление джадидов в Бухаре. Колесов кинулся к ним на помощь. Хотели сообща эмира сбросить, да не тут-то было. Сил не хватило. Погнал эмир наших красноармейцев по пескам, все требовал, чтобы ему выдали джадидов. Кое-как вырвались из смертельного кольца и сохранили бухарских повстанцев. После многие из них стали работать в Советах.
Только было вернулись с бухарской войны, а тут опять смута. Асхабадские эсеры выступили против создания регулярной Красной Армии. Собрались в городском саду, митинг устроили. Военный комиссар Кукаев на лошади прискакал, кричит: «Вы что взбеленились?! Вам советский декрет не по нутру?!» Ну, эсеры тут же стащили его с лошади и избили до полусмерти. Колесову сообщили об этом по телеграфу.
Федор Колесов послал туда самаркандского военного комиссара Фролова. «Поезжай, — говорит, — разъясни им, что к чему, и успокой». Тот приехал в Асхабад, нагнал страху и дальше — в Кизыл-Арват. А пока в Кизыл-Арвате наводил порядки, асхабадские эсеры вновь всполошились: вооружились и прибыли в Кизыл-Арват, разгромили фроловский отряд, а самого застрелили. Дальше — больше. Вернулись в Асхабад, всех большевиков разогнали и свое временное эсеровское правительство образовали во главе с Фунтиковым. Клич бросили на весь Закаспийский край: «Мы за Советы без комиссаров!»
Когда весть о гибели комиссара Фролова и захвате власти эсерами дошла до большевиков, спешно создалась чрезвычайная комиссия по борьбе с контрой. Комиссию возглавил Полторацкий. Ждем особых распоряжений. Бойцы нашей соцроты начеку. Никто не сомневается, что Полторацкий поднимет все красные роты на подавление эсеровского мятежа. Недавно была разогнана контрреволюция в Коканде. Ждем. С винтовок сняли смазку, наготове ящики с патронами. Дай команду «В ружье!» — и бойцы займут места в теплушках и поедут давить контрреволюцию. Но команды «В ружье!» не последовало. Возвращается с заседания мой командир роты Федор Улыбин и говорит:
— Ступай, Саня, к Павлу Герасимовичу.
Вхожу в кабинет, здороваюсь. Полторацкий собирает чемоданчик. Подняв голову, руку пожал, говорит:
— Поедешь со мной, Природин.
— Прикажете поднимать роту?
— Нет. Роту поднимать не надо. Попробуем обойтись без оружия. Ситуация сложилась — подобно той, когда духовенство ташкентскую бедноту спровоцировало. Сейчас то же самое, только в роли обманутых — железнодорожники. Не пойдешь же с оружием на своих рабочих-железнодорожников. Попробуем потушить смуту без кровопролития. А беру тебя с собой потому, что в прошлый раз ты успешно справился с операцией. Жаль, Эльфсберг в Кушке, а то и его бы пригласил.
— Спасибо за доверие,— говорю и бегу собираться в дорогу.
В тот же день отбыли. В комиссии человек десять, не больше. Безоружные все. Правда, кое у кого пистолеты.
Сели в вагон пассажирского поезда. Первая остановка в Самарканде. Устроили митинг. Объявляем народу: рабочий класс Закаспия обманут буржуйскими подонками. Будьте начеку и не дайте себя обмануть! В Кагане и Чарджуе — тоже митинги. Собираем в основном железнодорожников: чтобы предупредить об эсеровском заговоре, чтобы не клюнули железнодорожники на провокацию. А спровоцировать их легко. Фунтиков-то — глава контрреволюционного правительства — сам рабочий, машинист паровоза. А эти графы да офицерье недобитое ловко обтяпали дело. Рабочий, мол, у власти, чего уж больше! Власть, мол, завоевана для рабочих, а не для красных комиссаров. Долой комиссаров! Да здравствует Советская власть без комиссаров! И это многих сбило с истинного пути.
В Мерв приехали днем. Тут на перроне густо. Сбежалось полгорода. В первых рядах среди встречающих чиновники — железнодорожные, почтовые, банковские и прочие. Еще и из вагона мы не вышли, а уже кричат:
— Долой комиссаров!
— Даешь Советскую власть без комиссаров!
Может быть, и почище бы что-нибудь выкинули, если б не соцрота. Бойцы Мервской красной роты тут же оттеснили контру: как только мы вышли на перрон, сразу взяли под защиту нашу комиссию. Полторацкий хотел было речь сказать, но толпа шумит, слова сказать не дают. Каждый митинговать хочет. Ну что ж, пошли в сад железнодорожного собрания. Он тут, рядом. Небольшая площадка со сценой и трибуной. Поднялись мы на сцену, сели за стол. А бойцы красной роты на страже встали. Начали митинговать. Полторацкий говорит: опомнитесь, товарищи. Революция в опасности. Рабочий класс Закаспия гнусно обманут эсерами. А ему говорить не дают. И крики, и матерщина отовсюду. А тут вдруг выскакивает прямо на сцену какой-то поп, то ли служка церковный, весь оборванный, чумазый, морда в саже и орет:
— Вот большевики что с народом делают! Избили меня, узурпаторы. А таких, как я, тысячи. Граждане, не дайте себя в обиду! Смерть им!
После-то я узнал, что это был переодетый полковник Крылов. А тогда он сумел сорвать митинг. Разбрелись люди, разделившись на два лагеря. Одни за комиссаров, другие — против.
Стало, значит, нам ясно, что оставаться без охраны более чем опасно. Ночевать пошли в казарму социалистической роты. Помещение большое, но постелей как раз только на бойцов и хватает. Кое-кто примостился на голых кроватях. Я тоже было лег. Но жестковато показалось. Вышел во двор. Решил сена раздобыть для постели. Отыскал конюшню. Тут, за изгородью, целый стог сена. Подумал, подумал и взобрался на сеновал. Благодать. И мягко, и главное — не жарко...