Зодчие
Шрифт:
В это хлопотливое для зодчих время у Голована родился сын. Черноглазого мальчишку назвали Никитой, в честь Булата.
Счастливому отцу некогда было любоваться сыном. Голован все силы отдавал строительству: большая четверица, над которой он работал вместе с Постником, подходила к концу. Зодчие целый день проводили на лесах, обмеряя кокошники, арочки, навесные бойницы, зубчики, впадины и прочие многочисленные детали архитектурного украшения башен.
Глава XIII
Из переписки Ганса Фридмана
Из письма Ганса Фридмана Отто Фогелю:
«… Как подвигается твоя „История архитектуры“?
Это мое послание даст много нового материала для твоего труда, и ты сможешь подробно осветить историю возникновения и развития грандиозного предприятия московитов.
Девять башен собора распределены между зодчими так: центральной ведает сам Барма; большую четверицу строит Постник с помощником Андреем Голованом; юго-западную и северо-западную башни малой четверицы возводят Сергей Варака и Никита Щелкун, а юго-восточную и северо-восточную – Ефим Бобыль.
Какую же башню строю я – дипломированный саксонский архитектор Ганс
Я готовлю кирпич, изразцы и голосники. Голосниками русские называют пустые кувшины, закладываемые в своды отверстием наружу; делается это для облегчения тяжести сводов, но считают также, что голосники, резонируя, усиливают звуки – голос священника и пение хора.
Строительная техника московитов развивается с поразительной быстротой. Я ездил в подмосковное село Коломенское смотреть храм, воздвигнутый лет двадцать пять назад. Стены храма поражают колоссальной толщиной; строители боялись за прочность сооружения и сделали его таким мощным, что любой крепости впору.
Прошло всего четверть века, и манера кладки стен совершенно переменилась.
Начну с цоколя. На цоколь здания пошел крупный кирпич; его профиль выкладывался из лекальных кирпичей разнообразной формы. Скажу кстати, что мне немало пришлось потрудиться, чтобы удовлетворить требования Бармы. Но он и сумел использовать мою продукцию! Сочетая кирпичи по-разному, московские зодчие нашли красивые и сложные формы.
На башни кирпич потребовался более мелкий; надо сознаться, толщина стен соразмерна их вышине и рассчитана так умело, что одновременно решает задачи и монументальности и прочности. Здесь нет того излишка толщины, как в коломенском храме.
Существенно отметить для истории строительного искусства, что архитектурные формы башенных фасадов Покровского собора выражают собою комбинации внутренних частей. Это означает, что наружному возвышению соответствует внутреннее углубление, и наоборот. Так, стены храмов нигде не утолщаются чрезмерно, в верхних ярусах не нагромождаются тяжелые каменные массы, и Барму с Постником, очевидно, не постигнет строительная катастрофа.
Рискуя показаться непоследовательным, я оторвусь от своего изложения. Несколько слов о Постнике и Барме. Мне кажется, я сумел определить роль каждого в их странном содружестве.
Постник – гениальный художник, хотя я пишу это со скрежетом зубовным. Он мысленно видел весь ансамбль, когда на площадке только лежали груды кирпича. Он компонует разнородные архитектурные формы с подлинным изяществом и блеском. Но он не входит в вопросы технического оформления, предоставляя решать их другим. И здесь на сцену выступает Барма. Это техник исключительной силы и уменья, хотя нельзя отрицать и у него огромного художественного вкуса (это видно по построенному им в молодости дьяковскому храму). Часто Барма делает указания самому Постнику, и тот выполняет их дисциплинированно и почтительно.
Но все же главная роль Бармы на площадке. Он с необычайной придирчивостью следит за тщательностью кладки, и кладка идет удивительно ровно и чисто. А как выводятся карнизы и все сложные детали архитектурного оформления под его строгим наблюдением!..
Признаться, я с волнением ждал выкладки сводов. Я думал, что своды могут рухнуть, но проклятые московиты обманули мои ожидания. Своды у них получаются правильными и прочными.
Мало того: Андрей Голован, этот остроумный архитектор, поразил меня технической новинкой, о которой я не слыхал в Европе. На втором этаже храма он поставил кирпичные потолки почти плоские, с еле заметной выпуклостью вверх. Но выпуклость только создает впечатление легкости, и дело не в ней. Голован заложил в перекрытие железные балки, и они придали ему необычайную прочность. [205]
Любопытно, что во всем облике собора, а в особенности в его частностях заметно влияние старинной деревянной архитектуры московитов. Я могу судить об этом, так как, разъезжая по кирпичным заводам, видел много древних деревянных церквей. Абсида Покровской церкви не полукруглая, как обычно у каменных храмов, а трехгранная, и это напоминает деревянную рубку стен. Углы башен большой четверицы отделаны выпуклыми кругами, напоминающими торцы бревен, из которых строятся деревянные храмы. По отделке собора как снаружи, так и внутри чувствуется, что строители еще не отвыкли от привычных, родных форм деревянного зодчества, слагавшихся веками.
Но надобно сказать, что и в каменной архитектуре московиты сумели создать интересные мотивы; в первую очередь к таковым следует отнести закомары и кокошники. Изложу их историю, как мне удалось выяснить из разговоров с Голованом.
Любопытно, что Голован, с его суровыми, проницательными глазами, довольно охотно беседует со мной и делится своими обширными знаниями. А Барма, этот старец с кудрявой седой головой, похожий на апостола с православной иконы, завидев меня, крутит бороду, поворачивает спину и уходит.
Возвращаюсь к вопросу о закомарах и кокошниках.
В первые века христианства своды каменных церквей назывались в России «комары». Свод каменной церкви был ее необходимой принадлежностью и символизировал небо. Чтобы напоминать о небе тем, кто молился вне храма, его наружные стены увенчивались сплошными арками, получившими наименование «закомары». Закомары поддерживали церковный купол.
Впоследствии закомары стали отрезаться снизу карнизами, уменьшились в размерах; их назвали «кокошники» – за сходство с головным убором московиток.
Кокошники сделались излюбленным декоративным приемом строителей каменных церквей. Помимо того кокошники получили важное конструктивное значение: их стали употреблять для перехода от нижнего восьмерика к верхнему (восьмериками русские называют постепенно суживающиеся восьмигранные ярусы каменных башен; восьмигранные формы тоже идут от деревянных срубов).
Позднее архитекторы придумали ставить кокошники в два ряда – то один над другим, то вперебивку. Появились кокошники с подвышениями, кокошники сильно вытянутые кверху…
В тимпанах кокошников [206] строители иногда делают окна – круглые
В употреблении кокошников Постник пошел дальше своих современников. Он ставит кокошники в три ряда один над другим, умело разнообразя их форму.
На наш европейский взгляд это непривычно, но, во всяком случае, выглядит оригинально.
Кончаю. Поздний вечер. За окном шумит страшный ветер… Меня клонит в сон, но я боюсь ложиться в постель. Я уже писал тебе, дорогой Отто, что мои ночи полны мучительных кошмаров. Неясные фосфорические фигуры носятся передо мной во мраке комнаты, дикие голоса кричат мне в уши…
Я знаю, кто они. Это демоны разрушения. Они хотят овладеть моей волей, хотят сделать меня послушным орудием… Ведь им самим, бесплотным духам, не дано осуществлять их убийственные замыслы… Я еще борюсь, но чувствую: силы слабеют… Мне страшно! Мне страшно!..
205
Укреплять плоские кирпичные перекрытия железными балками в Западной Европе начали только в конце XIX века. Строители Покровского собора опередили западноевропейскую технику на триста лет.
206
Тимпан кокошника – это его полукруглая часть, прикрытая сверху выпуклой арочкой или дугой.
207
Тимпаны кокошников Покровского собора все разукрашены, но, вероятно, это было сделано через несколько десятилетий после его постройки.
Это письмо осталось неотправленным.
Глава XIV
На стройке
Трудная работа началась, когда дело дошло до сооружения глав. Башни разнились одна от другой архитектурным оформлением. Постник нашел различные приемы и для отделки глав.
Форма у всех одинаковая – луковичная; но много изобретательности и неистощимой фантазии вложил гениальный зодчий в частности. Одна главка напоминала кедровую шишку из русского бора; по другой извивались причудливые зигзаги; третью покрывала чешуя, словно чудовищную рыбу; четвертая разделялась на дольки вертикальными надрезами, а на следующей надрезы шли спиралями…
– Наградил тебя бог выдумкой! – говорили Постнику товарищи по работе. – Благо, девять глав ставим, а кабы больше?
Постник говорил своим низким, грудным голосом:
– Больше? А сколько угодно! Хоть трижды девять глав давайте – все разные сделаю!
Не все плотники соглашались подниматься наверх – устанавливать деревянные остовы глав; было страшно, особенно вначале, когда ноги стояли на узенькой круглой площадке верхнего светового барабана, а вокруг только воздух. На установку первых ребер каркасов шли самые отважные и ловкие. Но когда они охватывали пустое пространство деревянными кольцами и железными кругами, то за ними следовали другие и работали без опаски.
После плотников наверх взбирались кровельщики-верхолазы. У этих работа была еще хитрее. Прицепив подвесную люльку к шпилю, на котором предстояло водрузить крест, они покачивались между небом и землей, распевая песни и приколачивая куски блестящего луженого железа к причудливой опалубке главы. Пожар, кишащий людскими толпами, казался сверху муравейником, а голоса долетали как невнятный ропот.
Работа на высоте устрашала в дни, когда дул сильный ветер: люлька раскачивалась, ударялась о выпуклую поверхность главы. В такие дни верхолазы бросали жребий, кому подниматься.
На верхних ярусах башен большой четверицы класть кирпичи тоже мог не всякий каменщик.
Над Салоникеей заранее подтрунивали ехидные языки:
– Ой, баба, баба, на низовой кладке ты у Бармы в чести, а как на верхотуру полезешь? Зараз душа в пятки уйдет!
– Это мы поглядим, у кого она куда уйдет! – презрительно отвечала Салоникея.
И баба оказалась права. Струсили кое-кто из мужиков, а Салоникея наверху держалась спокойно, как у себя перед печкой.
– Вот чортова баба! – удивлялись каменщики. – Не иначе, она за пазухой бесстрашный корень носит…
Мало того – Салоникея привела четырнадцатилетнего сынишку Гераську. Тот поприсматривался недели две, а потом принялся работать ловко и сноровисто, как мать. Барма поручал Салоникее и ее сыну самые трудные работы по отделке фасадов и знал, что они не испортят.
Башни малой четверицы были закончены целиком и восхищали взор москвичей сверкающим благолепием своих глав. Но у храмов большой четверицы выкладывались еще только шеи.
Работника, который не решался подниматься на высоту церковной шеи, благочестивые старики уговаривали:
– Чего боишься, дурачок? Тебя ангелы будут держать!
«Ангелы ангелами, а веревкой привязаться не мешает», – думали строители.
Наконец пришел радостный день окончания башен большой четверицы. Восемь церквей митрополит освятил осенью 1559 года в простой, непышной обстановке; на богослужении присутствовали только царь и знатнейшие бояре. Торжество предстояло по окончании Покровской церкви.
Усилия всех строителей обратились на средний храм, который должен был вознестись высоко над Москвой, по гордой мечте Бармы.
Чрезвычайно красивой, живописно-величественной получилась внутренность центральной башни Покровского собора. На четырехграннике первого яруса стоял второй ярус восьмиугольной формы – восьмерик. Первый ярус переходил во второй треугольными «пазухами».
Первый восьмерик строители для устойчивости обнесли кругом открытой арочной галереей.
На довольно толстых стенах этого восьмерика, как на основании, поднялся следующий восьмигранный ярус с окнами, подоконники которых сильно скошены внутрь, а верха дугообразно закруглены. Для облегчения веса Барма устроил в этом восьмерике с внешней стороны целый ряд треугольных выемок – ниш.
Тремя рядами кокошников второй ярус перешел в барабан, имеющий форму восьмиконечной звезды с незначительными вырезами. Такая форма придала большую устойчивость верхнему барабану, который держит на себе высокий шатер Покровской церкви. На лучах звезды Постник установил маленькие главки с шейками; своим весом главки увеличивали устойчивость углов. [208]
Так части храма постепенно суживались кверху, масса стен утончалась, из нее вынимались ниши, ее облегчали кокошники, тимпаны которых вдавались внутрь под навесами арок…
208
Эти главки видны на всех старинных изображениях Покровского собора; они были сняты в 1784 году.