Золоченая цепь
Шрифт:
— Сир, подарив мне коня вроде Рубаки, вы вряд ли ожидали, что я буду кататься на нем на рыбалку. — Он все еще мог выдерживать королевский взгляд, не вздрагивая. — По дороге отсюда я предложил погоняться немного. Мои провожатые согласились, и я выиграл, обойдя их на полголовы — исключительно потому, что у меня лучше лошадь. Разумеется, это было глупо и опасно для лошадей. — Хорошо еще, Кэт об этом не слышала.
Король испустил что-то вроде кашля, что, возможно, означало смех.
— Двое вообще свалились, и ты обошел их на… три корпуса. Ничего, щенкам полезно… Пусть знают, кто лучше, — его тон сменился на раздраженный. —
Дюрандаль покосился на Кроммана.
— Ох, пусть его остается, — буркнул Король. — Все равно в скважину подслушает. В этом доме секретов не сохранишь. Стоит ли мучить умирающего человека личными распрями?
— Как будет угодно Вашему Величеству, — Дюрандаль порылся в мешке и достал свою папку с бумагами. — Мне нужны ваши инструкции по нескольким делам, сир. Нифийские повстанцы — самое неотложное из них, ибо их должны повесить в течение трех дней. Королевское помилование к Долгой Ночи…
— Повесь их.
— Двое из них совсем еще дети, сир, — тринадцать и…
— ПОВЕСЬ ИХ!
Нечасто за двадцать лет на посту канцлера Дюрандаль был близок к тому, чтобы на коленях умолять Амброза забрать у него золотую цепь. Есть вещи, которых даже преданность не может требовать от человека, и повешение детей — из их числа, и все же его решимость поколебалась при взгляде на умирающего деспота. Пусть Король не испытывал жалости к этим щенкам-мятежникам — Дюрандаль испытывал жалость к нему и не смог бы бросить теперь своего сюзерена.
— Хорошо, сир. Следующий вопрос. Казначей просит подтвердить его полномочия.
Он протянул бумагу, но Кромман бросился на нее как изголодавшая бродячая кошка. Он положил ее на доску для письма и протянул Королю вместе с пером. Амброз подписал бумагу не глядя. Секретарь забрал доску и вернулся в тень. Сколько же влияния у бывшего инквизитора на этого инвалида? Хотя бы личная печать еще блестела на королевском пальце.
После этого Король выслушивал его молча, в тишине, прерываемой лишь тяжелым дыханием. Каждый раз он ждал советов своего канцлера, потом кивал. Кромман получал его подпись и уносил свиток, чтобы запечатать его.
С нарастающим беспокойством Дюрандаль торопливо продолжал доклад. Поначалу они были учителем и учеником, потом — единой командой. Они могли спорить до хрипоты — и все же оставались единой командой, так было почти двадцать лет. Теперь он принимал решения, а Король одобрял их. Шивиалем правил стареющий канцлер, и это никуда не годилось. Он хотел уйти в отставку и хоть немного насладиться личной жизнью, которой никогда не знал, но не мог бросить сейчас своего поста. Трудно было не выругаться или не заплакать.
В конце концов он поклонился.
— На сегодня у меня больше ничего серьезного, сир. Остальное может подождать до вашего возвращения. Да, Парламент. Он должен собраться через три недели. Может, вы желаете отложить…
— Нет! — рявкнул Король и зашелся кашлем. Когда приступ прошел, он мог только свирепо смотреть на него.
— В таком случае, сир, ваша речь…
— Пошли мне… канву, или что там нужно.
Ему ни за что не осилить обратной поездки в Грендон и выступления в Парламенте, но никто не сказал бы этого вслух.
Блаженные старые времена! В первые десять лет на посту канцлера Дюрандаль распустил Амброза, позволив ему править как аристократу. Бездумно разбрасываясь богатством орденов, он мог не думать о налогах и не терпел, когда кто-то оспаривал его волю. Когда ему пришлось, наконец, созвать Парламент, это привело только к препирательствам, затянувшимся на десять лет. Собственно, они не прекратились и теперь. Каждый новый Парламент казался еще хуже предыдущего.
— В таком случае все, сир, — одна, последняя бумага. Да… Это не срочно, но вам все еще нужно назначить шерифа в Эппльшир. Я тут подумал, не одобрите ли вы назначение сэра Боумена. Он бы…
— Кого?
— Заместителя командующего Гвардией.
Король понял свою оплошность и отреагировал приступом злости.
— Убери лапы от моей Гвардии, слышишь?
— Разумеется, сир, я только…
— Не твое дело! Я подумаю об этом, когда… вернусь.
— Да, сир. Я понимаю.
Больной сделал слабую попытку приподняться на подушках и со стоном осел обратно.
— Что… дочь… ответила на письма?
— Нет, сир.
— Ты… написал… что я болен?
«Да» и «нет» не говорите… Такой вопрос мог привести на плаху. «Нет» означало бы, что Дюрандаль недостаточно старался убедить принцессу. «Да» противоречило бы королевским законам. Любой намек на возможную смерть равняется измене.
— Я упомянул, что ваше здоровье внушает некоторые опасения.
— Я просто хотел повидаться с ними. Ты… сказал это? Можно не сразу, а по очереди, если она мне не доверяет.
Дюрандаль вздохнул.
— Я послал все возможные письма со всеми возможными посланниками. Я даже послал туда художника с просьбой позволить ему написать портреты принцев. Я еще не получил ответа, но вы должны принять в расчет погоду в это время года, сир. Корабли не ходят. Почему бы вам не предложить секретарю Кромману тоже попробовать написать ей — вдруг ему повезет больше? — терять было нечего: ясно, что Кромман — с разрешения или без него — уже предпринимал такие попытки. Об отношении принцессы Малинды к Лорд-Канцлеру Роланду упоминать не стоило.
Судорога застарелой злости пробежала по распростертой королевской туше.
— Возьми заложников. Посади в Бастион бельского посла, купцов…
— Не стоит так говорить.
— Шут несчастный! — На бледных щеках проступил румянец. — Жалкая деревенщина! Думаешь, что можешь править королевством, а сам… не можешь совладать с одной упрямой безмозглой сучкой?
Это вряд ли было справедливо по отношению к его дочери, которая как-никак являлась женой правителя соседнего государства. Проблемы с принцессой были куда сложнее, ибо не сводились к ее личному характеру. Парламент никогда не одобрял идеи восхождения бельского варвара на шивиальский престол, хотя брачный договор четко определял условия, при которых править будет Малинда, а муж ее не может претендовать на большее, нежели место консорта. Парламент не без оснований сомневался в том, что такой всем известный пират, как король Радгар, будет думать о подобных тонкостях. Хуже того, Парламент угрожал выразить серьезную озабоченность (читай — мятежные настроения) в случае, если Король будет слишком болен, чтобы выступить перед ним, в то время как его наследница остается где-то на далеких островах. Начнутся разговоры о регентстве, грызня за место у трона и прочая мышиная возня. Время тирана стремительно истекало, но Амброз был слишком хитер, чтобы не понимать этого.