Золотарь, или Просите, и дано будет…
Шрифт:
— Было б что смотреть… Чай, не рублевская «Троица».
— Пойдемте, Александр Игоревич. Я вас познакомлю с нашими. Отдохнете, развеетесь. С тестами на сегодня хватит.
— В каком смысле: на сегодня? Вы расчитываете, что я к вам приду и завтра?
— Обсудим это позже…
Квартира оказалась крупногабаритной. Свернув по коридору (Золотарь сперва думал — к кухне!), Чистильщиков остановился у металлического шеста. Концами шест уходил в пол и потолок. У такого «фаллоса» в барах танцуют стриптизерши. Наклонившись, Чистильщиков без труда откинул крышку люка, которого Золотарь сперва не заметил. В люке имелась боковая прорезь, так что шест остался на месте. Стало видно, что он уходит вниз, в недра квартиры на восьмом этаже.
— Так быстрее, — извиняющимся тоном произнес Чистильщиков. — И привычней. Вот ключи, Александр Игоревич. Запрете за собой входную дверь и спуститесь по лестнице. Я открою вам изнутри.
— Спортсмен? — буркнул Золотарь. — Борец? Боксер?
— Пятиборец. Мастер спорта.
Безумие происходящего захватило Золотаря. Он превратился в мальчишку, которого старший приятель ловит на «слабо». Значит, пятиборец? А мы — канцелярские крысы?
— Спускайтесь. Я за вами.
Чистильщиков без возражений кивнул. Казалось, он ждал такого ответа. Когда его крупная фигура исчезла в люке, Золотарь обеими руками взялся за шест и стал совершать спуск. В последний раз он лазил в школе по канату, под хохот сверстников и мрачное сопение физрука.
— Отлично! — одобрил Чистильщиков, поджидавший его. — Прошу вас!
Золотарь вошел в зал, оборудованный, судя по планировке, из двух комнат — и в лоб ему прилетел метательный нож. Ну ладно, не в лоб — в мишень, висевшую на стене. И не так близко от головы, как померещилось вначале.
— Блин! — выругался чудовищно толстый парень, сидевший за столом у окна. — Вадим Петрович, этот западлист Нюрка опять на форуме провоцирует. Вонь — на всю ивановскую! У меня аж зубы разболелись. Глушить?
И засадил в мишень второй нож.
Из земли торчат темные пальцы. Тянутся к небу, раскрываются ажурной финифтью. Ломкая чернота ветвей. Тонкая белая кайма. Мириады блесток слепят глаза. Щурюсь, улыбаясь.
Красиво.
Это наверху. А под ногами хлюпает овсяная каша. Обычная история: глянешь в небо — дух захватывает. Опустишь взгляд на грешную землю — плюнуть хочется. Может, стоит чаще смотреть в небо? Галок ловить?
Чтобы меньше плеваться ядом.
Приду домой, позвоню в больницу. Как там Антошка? Если к нему пускают — ноги в руки, и вперед! Мандаринов куплю. Сын их любит, может килограммами лопать…
На скамейке у подъезда кукует мужичок. Поднял воротник, зябко кутается в рябенькое кашне. Короткие, нервные затяжки. Сигарета отчаянно дымит… Ба! Да это же капитан Заусенец!
Замерз, хорек? А надо вовремя на звонки отвечать!
— Добрый день.
Когда капитан встает со скамейки, мне чудится тихий хруст. Словно Заусенец успел примерзнуть и теперь с усилием отдирает себя от стылых досок. Надо же — руку протягивает. В первый раз побрезговал…
Очень хотелось сделать вид, что не заметил протянутой ладони. Но проклятая интеллигентность — говорят, это она развалила СССР — победила.
— Здравствуйте. Меня ждете?
— Вас. Нам нужно поговорить.
— Что ж вы трубку-то не берете? Я вам — и на служебный, и на мобильный…
— Виноват, Александр Игоревич.
И так покаянно разводит руками, что мне сразу делается неловко.
— В кабинете меня редко застать можно. Волка ноги кормят. А мобилу я разбил.
— Каким это образом?
«Да не образом, а подсвечником!» — всплывает в голове фраза из старого анекдота. Ну что тебе за дело, Золотарь, как капитан телефон разбил? Бандитская пуля сразила мобилу! Сейчас он тебя пошлет, и будет прав.
— Дурацкая история… — Заусенец роется в карманах, достает мятую пачку «Бонда». Протягивает мне, но я отрицательно мотаю головой. — Повадился к нам один деятель на соседку жаловаться. Каждый день ходит. Причем всякий раз ухитряется меня на месте застать. Достал, зараза!.. Я в него первым, что под руку попалось, запустил. Оказалось — мобила. Жалко, не попал. Телефон вдребезги, а этот орет: я на вас жаловаться буду! И бегом на выход… Одна радость: больше не заявится.
Он покачался с пятки на носок, глядя в сторону.
— Но я хотел поговорить с вами совсем о другом.
— Догадываюсь.
— Зайдем в кафе? Холодно тут… Я вас второй час жду. Можно в «Рио» — цены божеские, и кухня хорошая.
— Не возражаю.
По дороге мы хранили молчание. Чувствовалось: Заусенец не знает, с чего начать. А я не собирался ему помогать. Бронзовый Остап Бендер, сидя у входа в кафе, смотрел на меня с одобрением.
— Вы кофе будете? Два кофе. Коньяк?
— Спасибо, я — пас. Вчера с приятелем-адвокатом натрескались…
— Адвокаты могут, — со знанием дела кивает Заусенец. — Звери. Ну а я, с вашего позволения… Пятьдесят «Каховки».
Я вспоминаю, что не обедал.
— Соляночку, пожалуйста. И стакан воды. С газом.
Молоденький официант испаряется, оставив на столе чистую пепельницу.
— Мне ваша бывшая супруга звонила, — Заусенец вертит в руках пачку сигарет, но закуривать не спешит. — Вы извините, конечно… У нее с нервами все в порядке? Я понимаю: сын в больнице, мать переживает…
Он мялся, подыскивая слова, которых нет в милицейском лексиконе. Сжалившись, я подсказал:
— Истерила?
— Еще как! То божьей карой грозила, то прокуратурой…
— А вы действительно закрываете дело?
Он отложил пачку в сторону. Выдохнул, как перед стопкой водки.
— Закрываю.
— На каком основании?
— Ввиду отсутствия состава преступления.
— Отсутствия?! Моего сына чуть не убили… — я вовремя поймал себя на том, что повышаю голос, и перешел на злой шепот: — …а вы не желаете искать виновных?! Может, он сам себе голову об стену разбил?!
Чертов бомж! Почудилось, что он сидит за соседним столиком. Бормочет: