Золотарь, или Просите, и дано будет…
Шрифт:
— С образованием кровоподтека. Твоего, между прочим.
— Вот-вот. А тебе все хиханьки.
— Откуда такие подробные сведения? Про нокаут?
— Ночью приснилось.
Золотарь не врал. Приснилось — плоское, скучное.
— Бывает, — Чистильщик нахмурился. — Не морочь мне голову. Я и без тебя знаю анатомию нокаута. Ты мне еще про мозжечок расскажи. Который типа гироскоп и 3D-процессор.
— Правда? Мой мозжечок?
— У тебя нет мозжечка. Патология детства.
— Иди ты…
— Позже. Короче, извини и не злись. Что бы ты сделал на моем месте?
— Разобрался
На самом деле Золотарь валял ваньку. Приятно было корчить из себя униженного и оскорбленного. Видеть, как Чистильщик грубовато извиняется — не в лоб, а обиняками. Больше интонациями, выражением лица, чем словами. Пусть поерзает, кинг-конг. А так — считай, брат, отделался легким испугом.
Малой кровью, могучим ударом.
Мужское достоинство не слишком пострадало. Наверное, заслуга нокаута. Обнаружив, что верх в отключке, низ решил не усугублять. Два дня ныл ушиб бедра. Медсестричка — та самая, круглолицая — обихаживала травму. Смазывала, прикладывала, лелеяла, как родного. Не без курьезов — пациент очень стеснялся, когда не мог сдержать возбуждения. Медсестра хихикала. Больной, вы идете на поправку, смеялась она. Семимильными шагами. Пожалуй, в случае чего она не отказала бы. В лечебных, сами понимаете, целях.
Золотарь все собирался это проверить.
— Нет, какой апперкот! — Чистильщик не мог угомониться. — Класс! Надо Петровичу показать, он оценит.
— Там везде камеры? — вдруг спросил Золотарь. — У нас?
Чистильщик стал серьезен. Остановил просмотр. Перестал жевать. Лицо его прояснилось — так радуется учитель, когда любимый ученик с шестой попытки догадывается, что Волга впадает не в Ледовитый океан.
— В «нижнем котле»? Везде.
— И на кухне?
— Даже в сортире.
— А у тебя? В студии?
— И у меня. Вплоть до балкона. И в подъезде.
— Нас целый день снимают?
— Да.
— Значит, не мы исследуем? Значит — нас?
Чистильщик кивнул.
— А я все жду, — сказал он, закрывая ноутбук, — когда ж ты это сообразишь.
— Тебя это унижает?
— Нет.
— Задевает? Давит на гонор? Типа, тварь дрожащая?
— Нет.
— Врешь!
— Нет.
Я очистил банан. Привет, доктор Фрейд, банановый теоретик! Получив коленом в пах, выбирают самый большой фрукт — для компенсации. Говорят, есть вьетнамские кабачки — те вообще анаконды. Отрежешь кусок, новый вырастает.
— Я и раньше подозревал, что сижу под увеличительным стеклом. Занимаемся ерундой… Вынюхиваем. Фиксируем. Вмешиваемся по пустякам. Как пацаны, сражаемся с Черным Блоггером…
— Как пацаны? — переспросил Чистильщик. И подмигнул: — А что? Армия Трясогузки снова в бою. Мне нравится. Пацаны пацанами, а статистики мы натаскали — вайлом. Аналитики в ножки кланяются. Ты о другом подумай, Золотарь. Вот у тебя — нюх. На атомное дерьмо. И у меня нюх.
— На что?
Ответ я знал.
— На таких, как ты. Каждому — свое. А вот почему у нас нюх, откуда взялся, как работает… Для того и камеры присобачили. Обидишься теперь? Уйдешь?
— Ты еще скажи, что от нас уходят только вперед ногами.
— А если
— Гертруда, выпей яду. Никуда я не уйду… Изучайте на здоровье. Ты мне лучше скажи: как там Шиза?
Чистильщик некоторое время молчал, изучая огрызок яблока.
— Так тебе ж Карлсон звонил, — наконец сказал он.
— Звонил.
— И что сообщил?
— Что в целом — нормалек.
— Етить-колотить?
— Не без того.
— Ну и правильно. Амнезия у Шизы. Выборочная. То помнит, это не помнит…
Мне вспомнилась биография Якова Голосовкера. Философ, литератор, знаток античной и немецкой поэзии. Задолго до Булгакова написал роман о Сатане на Патриарших прудах. Был там еще такой титан — Иисус. Рукописи не горят? — рукопись Голосовкера сгорала дважды. И судьба приложила руку, и друзья не поленились разжечь печку, пока автор хлебал лагерную баланду. Свет увидела третья переработка — сильно измененная, под названием «Сожженный роман». Свои дни Голосовкер закончил в психушке, как булгаковский Мастер. В халате, в шапочке. Память мудреца превратилась в дырявое сито. Забыл, как пишут. Забыл, как читают. Корчился от душевной боли, забыв греческий…
— Что значит — выборочная? — спросил я.
— Ты не волнуйся, ладно?
— Я не волнуюсь.
— Ну и хорошо. Все она помнит. В целом. Даже слишком. Помнит, как качала с Ритой орхидеи. Как Карлсон наехал на нее за превышение траффика.
— За что?
— За превышение. У Карлсона, по Шизиной версии, сетка начала тормозить. Народ на взводе, разосрались в полный рост. А тут ты… Ты только не волнуйся, да?
— Я тебя сейчас убью. Бананом.
— Короче, ты стал ее лапать. При всех. Ты давно на нее глаз положил.
— Я?!
— Ну не я же. Стал лапать — грубо и цинично. Она тебя ударила. Вас растащили, ты поднял кипеш…
— Я?
— Ты, брат. Ты вообще скандалист и бабник. Тут пришел я, весь в белом, и вступился за Шизу. Дал тебе по морде. На этом Шиза отрубилась и очнулась уже в больнице. Не здесь, в другой клинике. Она мне сто раз на день звонит. Спрашивает, как твое самочувствие. Костерит меня, обзывает гориллой. У вас с ней одинаковые представления о гориллах.
Чистильщик засмеялся. Слишком легко, слишком весело. Обаятелен, с харизмой, а актер из него никудышный. Это он меня успокаивает. Дескать, с Шизой — нормалек, вместо шока — ложная память, и слава богу… Разговор напомнил мне чат. Слова, слова, слова, как утверждал бедняга Гамлет. Палата, окно, ваза с фруктами — обои для монитора.
— Она хочет тебя проведать, — добавил Чистильщик. — Но стесняется.
— Думаешь, это Зараза?
— Амнезия? Удаление опасных воспоминаний?
— Да.
— Нет, Золотарь. Заразе на исполнителей плевать. Это Шизе просто повезло.
— Как Рита? — спросил я.
— Ты только…
— Иди к черту. Я знаю, что она в «Докторе Сане». Корпус «Березки», второй этаж.
— Ты был у нее?!
— Нет. Я у медсестры выяснил. Как она?
— Я ей Белова сосватал. Косметический хирург, гений. К нему очередь — как отсюда до Луны. Контурная пластика и все такое. Сделают в лучшем виде. Нос не глаз, спасибо тебе…