Золотая чаша

Плейн Белва

– Мы с Мими тоже хотим посмотреть Айседору. Говорят, она настоящее чудо.

– Я ее не видела, но Лия говорит, что она потрясающа. Хотя Лия все находит потрясающим, – в голосе Хенни звучала нежность.

– Заявляю вам снова, – вдруг сказала Анжелика, – мне это не нравится.

Резкий тон, каким были произнесены эти слова, внес диссонанс в мирную атмосферу прощания. На лице Мими появилось изумленное выражение.

Хенни раздраженно ответила:

– Что тебе не нравится, мама? Айседора Дункан?

– Ты

прекрасно знаешь, что мне не нравится. Он проводит с ней каждую свободную минуту.

– Это совсем не так, ты преувеличиваешь, мама, – Хенни явно была рассержена.

Они стояли в узкой прихожей, и наружная дверь была уже открыта. Мими отвернулась, делая вид, что внимательно рассматривает гравюру с изображением Колизея, висевшую на стене над головой Хенни.

– Хороший поступок, доброе дело, но и весьма неблагоразумное при всем этом, – продолжала Анжелика. – Некоторые вещи просто не приняты, я говорила об этом с самого начала.

Все чувствовали себя крайне неловко, за исключением старой дамы.

– Ну, – проговорил Пол, – нам действительно пора. Благодарю тебя, Хенни. Спасибо, бабушка… Мне очень жаль, – сказал он Мими, когда они спускались по лестнице, – что все так вышло. Лия, похоже, является для них яблоком раздора.

– Она показалась мне умной девушкой. И также весьма привлекательной.

– Но с большой дозой самоуверенности.

– Тебе она не нравится, Пол?

– Я бы этого не сказал. Просто она девушка не в моем вкусе.

Слова вновь прозвучали у него в мозгу: девушка не в моем вкусе. А кто в моем?

Новенький электромобиль Мими стоял у края тротуара. Мими села за руль, и с легким урчаньем маленькая машина покатилась по улице.

– Десять миль в час! Просто чудо! – воскликнула Мими. – Моя собственная машина! Это самый лучший подарок, какой когда-либо делал мне папа.

– Не сомневаюсь.

Это был очень дорогой подарок, этот отделанный изнутри кожей блестящий ящик на колесах. У матери Пола была такая же машина, и у жены дяди Альфи тоже; это была «вещь».

– Будь добр, закрой окно, – сказала Мими. – Ты же знаешь, как легко я простужаюсь.

Послушно он выполнил ее просьбу, и салон сразу же наполнился ароматом стоявшей в хрустальной вазе гвоздики. Горьковатый запах этого цветка неизменно вызывал у него отвращение.

– Ты явно бабушкин любимчик, – заметила Мими, когда они свернули на Пятую авеню.

– Ты так считаешь? Иногда, боюсь, этой любви в ней слишком много.

– Как странно ты говоришь! Мне она понравилась.

– Ей не следовало поднимать вопрос о Лии. Это было не время и не место.

– Все равно она мне очень понравилась. Она настоящая леди, похожа на знатную даму, ты не находишь? Но расскажи мне о своей тете Хенни. Из-за чего она поссорилась с твоими родителями?

– Дело касалось сдаваемых в аренду квартир. Дядя Дэн стоит за реформы в этом вопросе. Но это долгая история. Я расскажу ее тебе как-нибудь в другой раз.

Внезапно он почувствовал, что устал; от запаха этой чертовой гвоздики у него ужасно разболелась голова.

– Мне жаль твою тетю.

– Жаль Хенни? Из-за этой ссоры, ты имеешь в виду?

– Нет, потому что они так откровенно бедны. Эта квартира! Твоя тетя, вероятно, очень сильно из-за этого переживает.

Он редко, если вообще, думал о «бедности» Хенни до сегодняшнего дня. Никогда раньше эта бедность не бросалась ему так в глаза, как сегодня. И перед его мысленным взором вновь возник старый диван, залоснившаяся обивка которого резко контрастировала с дорогими юбками Мими, и потертый ковер, с выделявшимися на нем ее туфлями из мягкой блестящей кожи.

– Хенни не обращает на это никакого внимания, – ответил он.

– Не обращает внимания?! Как это возможно?

– У нее есть дела поважнее, – внезапно ему представилась совершенно иная картина. – Тебе надо было видеть ее во время демонстрации суфражисток на Пятой авеню! Они были все в белом и шли так гордо, с высоко поднятой головой, – он рассмеялся. – Потрясающее, надо сказать, было зрелище!

– Я видела суфражисток. Папа говорит, что предоставление женщинам права голоса не будет иметь никакого значения.

– Своей демонстрацией они добивались не только предоставления женщинам избирательных прав. Они выступали также и против использования детского труда. Хенни всегда волновал этот вопрос. Я горжусь ею. Она удивительная женщина. Ты сама в этом скоро убедишься.

– Мне кажется, твоя бабушка обеспечена лучше, правда? Лучше, чем Хенни, я хочу сказать.

– Ты так думаешь? Почему?

– Ну, на ней было чудесное платье, и ее туфли выглядели весьма дорогими.

– Мой дядя Альфи очень щедр к своей матери, – сухо заметил Пол.

– Это чудесно. Семьи и должны быть такими. Мой отец посылает деньги кузенам в Германии, которых он никогда даже в глаза не видел. И по существу, они не кузены, а троюродные братья. В нашей семье все очень добрые, так что я к этому привыкла.

Это было правдой. Майеры были солидными, порядочными людьми, когда-то членами прекрасной старой еврейской общины в Германии и сами по себе весьма большой семьей. У любого из их родственников ты чувствовал себя уютно, как дома.

Но я не всегда чувствую себя сейчас уютно в своем собственном доме, подумал Пол, криво усмехнувшись. Хотя, надо признать, такое бывает не так уж часто.

– Чему ты улыбаешься? – Мими обратила на него вопросительный взгляд.

– Ничему. Просто я необыкновенно счастлив, – он положил свою руку на ее, державшую руль. – Надеюсь, ты тоже?