Золотая чума
Шрифт:
— Я выявил тех, кто служил непосредственно с Лозинским в пятьдесят втором году. Место это странное. Спецлагерь. Для его тогдашнего звания — маловато. Вот здесь…
Мильке развернул карту и ткнул пальцем в кружок, который Мельникову ничего не говорил. Но это был тот самый заброшенный поселок, который проезжали Кот со Старковым.
— Из всех его бывших сослуживцев в Магаданской области на сегодняшний день проживает лишь Матвей Александрович Чигирь. По адресу — поселок Ортукан, улица…
— Теперь ты, — обратился капитан к Прохорову.
— Виктор Павлович Башилин сегодня отправил
— Худо дело. У них есть связь. А у меня с Котом — нету…
4 мая 1966 года, Ортукан
Дверь небольшого, но опрятного домика открыла весьма привлекательная женщина бальзаковского возраста.
— Добрый день. Могу я поговорить с Матвеем Александровичем?
— Ой, знаете, его сейчас нету. — Тут хозяйка, видимо, сразу оценив, что человек неместный, предложила: — Можете здесь подождать, а если хотите, сходите к магазину. Это через две улицы отсюда, вон в ту сторону. Он там долго задерживается… — В последних словах слышалось сожаление, но легкое, без злости.
Мельников решил прогуляться до магазина. Пройдя по указанному маршруту и свернув за последний угол, он увидел картину маслом. Возле магазина, обычной бревенчатой халупы, бушевали страсти. Двое парней, из тех, кого называют амбалами, нападали на сухощавого седого гражданина. Впрочем, нападали — это, пожалуй, слишком громко сказано. То есть шума и криков было гораздо больше, чем реальных действий. Впрочем, искалечить такие герои могут вполне всерьез.
Некоторое количество зевак с удовольствием наблюдало за происходящим.
— Да ты, да я!.. — орал один из нападавших, размахивая кулаками. Его вид и произношение свидетельствовали о том, что он совсем недавно променял цветущие земли Украины на холодную, но денежную Колыму. Наконец, наоравшись, он пошел в атаку. Но лишь только сунулся слишком близко — получил удар в лоб. Ну, хоть в кино снимай — очень точный и правильный удар, такой, что нападавший рухнул как подкошенный.
Метнувшись вперед, седой ударил второго ногой под колени. Тот рухнул на спину. «Сейчас добьет», — решил капитан. Но седой повел себя иначе. Подскочив к упавшему, он от всей души отоварил того по почкам.
— Я что вам, сявкам, говорил, а? Не слышу! — и вдарил второй раз. — Забыл, сучара? А говорил я вам, чтобы не выдрючивались, не куражились, людей не пугали. Понаехало тут козлов. Ты землю свою позоришь, понял? — Последовал еще один удар. — Я тебя спросил, ты понял? Когда я спрашиваю, мне отвечать положено.
— Понял, дядько…
— Ладно. И чтобы вели себя тихо.
Седой спокойно зашел в магазин. Мельников пошел вслед за ним. Уже по манере драться и выражаться ему стало ясно, что этот человек либо бывший крутой зэк, либо охранник, набравшийся от своих подопечных всякого разного. Когда же в полутьме магазина Мельников увидел его глаза, то убедился — перед ним все-таки бывший Вохровай. В тех, кто служил в лагерях в нижних чинах при Сталине, осталось что-то такое, неповторимое. Эдакая жесткость и непреклонность. Такой никогда не сомневался, что охраняет врагов народа и что давить их надо без пощады. Вот он и давит до сих пор всех, кого полагает таковыми.
— Что ж это тут у вас происходит? — спросил Мельников. Задавая вопрос, он сознательно усилил в голосе «гебистские» нотки, и седой это услышал, почувствовал своего.
— Да так. Приехали тут бульдозеристы по контракту с Ивано-Франковска. Насосались, клопы, вина, решили себя показать. Вы, мол, москали, мы вас всех тут построим. А мне за Украину обидно, что о нас подумают. И так нас тут бандеровцами кличут. Вот из-за таких… А так у нас, товарищ, все тихо.
— Вы Матвей Александрович?
— Я самый.
— Дело у меня к вам.
— Так пойдемте в хату…
Говорил Чигирь очень чисто, без малейшего акцента, четко выговаривая все звуки.
Они вошли в уже знакомую капитану хату. Множество салфеток и полотенец, идеальная чистота. Дверь в спальню была приоткрыта, и Мельников увидел высокую кровать с горой подушек.
— Сейчас я насчет обеда соображу.
Чигирь вышел из комнаты и отдал какие-то распоряжения хозяйке. Как можно было ожидать, на столе появилась громадная кастрюля наваристого украинского борща. Правда, вместо традиционной бутыли мутной самогонки стояла емкость со спиртом.
— Ну, давайте, для аппетиту, — хозяин поднял стакан.
Он из деликатности, не сказал: за знакомство. И имени не спросил. Да уж, дисциплина. А Мельников, отхлебнув спирт, почему-то подумал: вот, иностранцы говорят, мол, в России много пьют. А побывали бы они на Колыме! Где сто пятьдесят спирта принимают для аппетита.
— У вас тут как где-нибудь на Полтавщине.
— Да уж. Разрываюсь я. Вот сплю — и по ночам снятся мне вишневые сады и белые хаты. Просыпаюсь — думаю: поеду, куплю себе домик и буду себе работать каким-нибудь начальником склада. А вот недавно в отпуск приехал — так, поверите ли, через неделю назад потянуло, не могу я без этой земли.
Когда дохлебали борщ и выпили по второй под сало, Мельников достал из кармана удостоверение.
— Матвей Александрович, я все знаю. Вы человек надежный. Потому-то я к вам и обратился.
Благодушное выражение, пребывшее на лице Чигиря во время обеда, тут же исчезло. Теперь это был солдат, готовый выполнить любой приказ. Вот сейчас прикажи ему — он бы и под танк с гранатой, и сотню зэков положил бы из пулемета.
— Мы собираем материалы о майоре Лозинском.
— Добрались до этого гада! Ну, слава богу. Лучше поздно, чем никогда. А то мне всегда, глядя на него, было стыдно за наши органы.
— Поконкретнее, пожалуйста.
— Много я сказать не могу. Да только был он такой… Неправильный был человек. Жирел на горбу заключенных. Я понимаю, они враги народа. Но их послали, чтобы этот край осваивать, а не для того, чтобы на этого вот работать.
— А чем вы там занимались?
— Дорогу строили через хребет. Потом зэков забрали, оставили человек десять для хозработ и нас — столько же. Лозинский был начальником. Он этих зэков, как барин холопов, заставлял себе служить. Нашелся местный князь.