Золотая голова

Резанова Наталья Владимировна

— Я считаю, что слова о том, будто излишняя образованность вредит делу, не лишены оснований, — ответил Тальви.

Рик поклонился в мою сторону, Ларком, ничего не понявший, моргнул.

Уверена, что Тальви сослался на меня, чтобы, как всегда, унизить остальных. Более того, это наверняка понял и Альдрик. Если он считает Тальви именно таким, каким изображен был человек, о котором они говорили, и все же признает его первенство… Хотя по части сходства кое в чем он ошибался. Это Тальви-то — «сгорающий в страстях»? А может, ошибаюсь я. Потому что одна страсть у

него определенно есть. Властолюбие. И она сжигает все остальные.

Тальви, однако, своим замечанием удалось вернуть соратников к действительности. Но мое сознание как бы раздвоилось. Я внимательно слушала, как Тальви дотошно выспрашивает Ларкома о положении дел в императорском военном флоте и как они обсуждают, можно ли будет в случае необходимости быстро переформировать торговые флотилии купеческих компаний Эрда в военные, и одновременно следила в окно (занавеску вновь отбросило ветром), как проходит мимо Большого пирса тридцатипушечный линейный корабль под всеми парусами. Он двигался на запад, туда же, где располагалась имперская столица, и по иронии судьбы носил имя «Герцог».

В военно-морскую беседу Тальви и Ларкома вклинился Альдрик. Он повел речь о переговорах с семействами Кельсмайер и Олленше, при этом успев покосить глазом на меня, как будто считал само собой разумеющимся, будто мне об этом известно. Тут он ошибся. Но мое неведение могло сойти за хладнокровие.

Продолжалось это долго, особенно если учитывать, что посреди своих логических умозаключений Рик вдруг заявил, что проголодался и желает узнать, какова здесь кухня, и принялся пытать меня по кулинарной части не хуже, чем Тальви Ларкома по морской. Удостоверившись, что готовят здесь в расчете не только на грубые желудки шкиперов. Без Исповеди заказал обед и пару бутылок сладкого кипрского вина (которое я терпеть не могу), после чего вернулся к обсуждению своих прожектов. Ей-богу, своими капризами он превзошел бы любую придворную жеманницу. И все же мне было легче понять его, чем Тальви.

Вообще друзья (за неимением лучшего слова придется употреблять это) моего работодателя уделяли мне больше внимания, чем он сам, — один как новой интересной игрушке, которая к тому же еще и разговаривает, другой, по его собственному выражению, как «женщине благородного происхождения». Но я бы не поклялась, что сегодня Тальви притащил меня сюда им на погляденье. Вполне могло быть и наоборот.

Совещание становилось все менее вразумительным. Упоминался какой-то Каллист, с которым необходимо было увидеться Рику, снова возник Нантгалимский Бык. Черт побери, неужели нужно, чтобы я добывала сведения, которые мне вдобавок совершенно ни к чему, по намекам, по крохам?

Когда встреча великих сил подошла к концу, Рик Без Исповеди воскликнул:

— Клянусь спасением души! Я впервые вижу женщину, которая смогла по собственной воле промолчать несколько часов подряд. Нужно очень не любить политику, чтобы пойти на подобную жертву. А может, жертва приносится чему-либо другому… — он посмотрел на Тальви, — или кому-либо?

Я в ответ лишь развела руками.

— Вы правы, сударь. Не женское это дело — политика.

— А драться с восемью вооруженными противниками — это женское дело? — заметил Тальви.

— Разве их было восемь? По-моему, это явное преувеличение, — ответила я тоном, каким мадам Рагнхильд говорила о количестве оборок на нижней юбке или глубине декольте какой-нибудь модной дамы. — И что это было за оружие, право…

Если ему угодно хвалиться мной перед своими дружками («вот я какой орел, какую злыдню обломал»), что ж, я ему подыграю. А он с самого начала знал, что так будет. Я вспомнила, как после драки в Эрденоне он пожалел, что меня не видел Рик. И последний тут же промяукал:

— Знаете, когда вы попадете в очередную переделку, я бы хотел оказаться рядом с вами. Желательно посмотреть на ваш стиль…

Накличешь, подумала я, и была права, как впоследствии оказалось.

Но пока что заверила, что доставлю ему такое удовольствие, буде представится случай. После чего мы раскланялись не хуже самых лучших ученых обезьян на ярмарке в день святого Михаила. Первыми ушли Ларком и Рик, мы с Тальви задержались.

— Ты, как я погляжу, вытянула из молодого Ларкома все, что он знает.

— Разве из него что-то надо тянуть? Не знаю, как другие твои друзья, а эти двое — на редкость разговорчивы. Впрочем, ты сам поставил их в дурацкое положение, уверив в моей ложной осведомленности.

— Теперь она уже не ложная. Есть разные знания по степени важности…

— И только тебе дано определить, что мне положено знать.

— И как ты догадалась? — Он взял плащ, висевший на спинке стула. — Расплатись с хозяином.

— Здесь хозяйка.

— Не важно. Уходим отсюда.

Он подождал, пока я рассчитаюсь и перемолвлюсь с владелицей «Ландскнетта» парой слов, и мы вышли на улицу. Темнело. Долго же продолжалась эта болтовня!

Тальви свистнул, и кто-то появился из-за угла. Я цапнула было оружие, но пришельцем оказался Малхира. Ну, естественно, не станет же знатный господин шляться ночью по портовым улицам в одиночку.

— Где ты остановилась?

— В «Коронованной треске». Надеюсь, ты не собираешься следовать за мной туда?

— Почему?

— Здесь, — как маленькому, пояснила я ему, — Новая гавань, а там — уже границы Старой.

Кое-что про Старую гавань, очевидно, слышали и знатные господа.

— Приятно слышать, что ты опасаешься за мою жизнь, — сказал он.

— Скорее, за свою репутацию. На сильных мужчин при оружии нападают не так уж часто, а ночи сейчас светлые. И «Треска» еще не на худших улицах. Так что вряд ли тебе грозит что-либо страшное. Но вот чужака там отличат сразу, и, если свяжут его со мной…

— Выходит, я тебя компрометирую.

— В определенных кругах — да. Если я появлюсь с тобой в «Коронованной треске», это будет гораздо худшим оскорблением местных нравов, чем наш приход на ужин к Ларкому. — Я не хотела, чтобы в моих словах прозвучало злорадство, но оно прозвучало Однако не заметно было, чтоб оно сколько-нибудь задело Тальви.