Золотая голова
Шрифт:
Теперь Луциан мог сколько угодно поднимать тревогу. Но я сомневалась, что он это сделает. Больше страха за племянника (которому, сказать по правде, ничего не угрожало, кроме тех болезней, что влечет пьянство и общение с гулящими девицами) его удержит боязнь позора — как же он, столь безупречный, так прокололся? а также сознание, что архивный документ благополучно вернулся на отведенное ему Богом и каталогом место. На самом деле это был, конечно, чистейший блеф. Удостоверившись, что тетрадь — та самая, что мне нужна, я быстро подменила ее другой, спрятанной под кафтаном. Ставка моя была на плохое освещение и на то, что
Откуда взялась вторая тетрадь? Разумеется, я не проводила всю неделю, вырисовывая значочки и крючочки. Тут должно вернуться к упомянутому ранее мною прощанию с Соломоном Соркесом. После того как он подарил мне перстень, сразу же уйти было бы неловко. Мы еще побеседовали о том о сем и побродили по дому. Все необходимое было оттуда уже вывезено или распродано, но Соркес жаловался, что за долгие годы, что его семья провела в Свантере, в доме скопилось множество всякой всячины, которую, как говорится, продать невозможно, а выбросить жалко. И пока он сетовал, среди этих ненужных вещей, что стояли стопками или грудами лежали на полу, я увидела тетрадь такой же величины и объема, как обрисованная мне Тальви. Не в шагреневом переплете, нет, конечно, в тряпичном…
— А это что? — полюбопытствовала я, открывая тетрадь. Вид у заполнявших ее значков был самый загадочный.
— Это кухонная книга моей дорогой Рохеле, — ответил Соркес. — Она записывала туда разные поваренные рецепты…
Тут он пустился в описание достоинств своей покойной супруги по части приготовления пищи, достоинств, коих дочери, ныне уже замужние, нисколько от нее не унаследовали, а о дуре жене Джоэля, которой предстоит вести хозяйство в новом доме в Дальних Колониях, и речи нет. Эти воспоминания почти довели его до слез.
— Какой у вас любопытный перстень, — вдруг признес Альдрик. — Я ошибаюсь или на нем какой-то значок?
— Инициал, — сказала я, не вдаваясь в подробности. — Буква «Н». Меня зовут Нортия, если вы не забыли.
— Нортия. Насколько я помню, в каком-то древнем языке так звали богиню Судьбы.
Я отнеслась к подобной трактовке с недоверчивостью. Поскольку привыкла думать, что мое имя созвучно со словом «север» и от него образовано.
— Вы разбираетесь в древних языках?
— До того как поступить в гвардию, я шесть лет пробыл в коллегии августинцев в Тримейне.
Удивительные там, должно быть, были нравы, в этой коллегии, подумала я. Впрочем, чему тут удивляться…
— В вашем обществе, господин Руккеркарт, немало образованных людей. Вы не считаете, что это может вредно сказаться в момент решительных действий?
— Себя вы тоже относите к числу образованных?
— Отнюдь. Я даже приходской школы не посещала. Тальви ничем не выдал, будто его сколько-нибудь задел последний обмен репликами, но под его взглядом я поставила бокал на стол, ощутив, как заныли свежие синяки на запястье.
Не знаю, прибыли ли они с Альдриком в Свантер вместе или встретились уже здесь. Известие, что меня ждут в «Ландскнетте», исходило от Тальви, и застала я его там одного.
— Книга? — спросил он меня без околичностей. Я молча выложила перед ним творение Арне Арнарсона, которое успела полистать на досуге для расширения кругозора. Но без особой пользы. Лучше бы это в самом деле была поваренная книга. Этот секретаришка Арнарсон много чего о себе воображал. Кое-где в тексте он намекал, что свод он готовил не просто так, но для особых, избранных читателей, себя же пышно именовал «посланником, рассеивающим тьму». Если же, мол, послание не дойдет до тех, кому оно предназначено, «наследие будет утрачено». Что, стало быть, и обозначали руны — истинные и перевернутые. Иными словами, за тайнопись без шифровальной книги не берись, все равно ни черта не поймешь. Стоило туману напускать.
Тальви вытащил из-за пазухи какой-то пергамент, раскрыл книгу Арнарсона, уселся за круглый гостиничный стол и принялся целеустремленно листать рукопись. Нашел нужное ему место и стал сверять свой пергамент со шпаргалкой Арнарсона. Я тем временем уселась за стол, по опыту зная, что от патрона приглашения ни в жизнь не дождешься, и подперла руку кулаком, изготовившись ждать, и долго, если потребуется.
Тальви, наконец, оторвался от увлекательного чтения, уставившись перед собой.
— Тройнт, — пробормотал он. — Мог бы и сам догадаться…
Тройнт? Если мне память не изменяет, это крупное аббатство дальше, к северо-востоку. Реликвии какие-то, место паломничества… Меня что же, теперь туда погонят? Только ограбления церкви мне для полноты биографии и не хватало. Ни к чему хорошему эти шляния по церковным подземельям не приводят, покойный Форчиа мог бы подтвердить…
Тальви заложил пергамент в книгу, бросил ее на стол и, кажется, впервые со времени прихода посмотрел на меня. И не успела я моргнуть, как он вцепился мне в руку.
— Откуда этот перстень?
Перстень в тот день я надела впервые. Когда я посещала Морскую гильдию, его на мне не было — слишком он приметный. (Излишне говорить, что тогда и одежда на мне была другая, и лицо платком замотано, и волосы прикрыты. ) А собираясь на встречу с Тальви, я вспомнила, что обещала старику носить перстень, — и надела.
Сейчас же я несколько остолбенела как от боли, так и от стремительности, на которую оказался способен Тальви.
— Подарок друга, — сказала я, сохраняя все возможное хладнокровие. И поскольку руку мою продолжали сжимать клещи, посмотрела Тальви в глаза: — Прощальный подарок.
— Ну, если прощальный… — Он выпустил мое запястье.
Я была не настолько исполнена самомнения, чтобы счесть это ревностью. Но Тальви явно взбесила мысль, что я могу работать на кого-то другого и брать за это плату. Он-то лишь пообещал когда-нибудь рассчитаться со мной, выкупив земли Скьольдов, причем достаточно туманно. Лучше дешевый перстень на руке сейчас, чем развалины родового замка в неопределенном будущем — такова, по его мнению, должна быть моя логика. Предположим, я действительно не слишком надеялась получить обратно Фену-Скьольд. А вернее, совсем не надеялась. Но я слегка озлилась. И не стала рассказывать Тальви ни про Соркеса, ни про поваренную книгу, когда же он все-таки соизволил спросить, что, собственно, имело место в Тайной палате, я коротко ответила: «Подлог», а он более не уточнял. После этого он спрятал рукопись Арнарсона, снова посмотрел на меня, точно предупреждая, но промолчал Спасибо Я не беспамятная. Меня не нужно дважды предупреждать, что его дружки не должны знать об «Истинных сокровищах Севера».