Золотая голова
Шрифт:
Так мы сидели, ели пирог с орехами, пили вишневую наливку, собственноручно приготовленную госпожой Риллент, и сплетничали.
Я готова была взвыть. Правда, стоит заметить, что, хотя подобное желание у меня возникало нередко, особенно в последние месяцы, соответственных звуков я от себя ни разу не услышала, даже под гитару, а без нее тем паче.
Неделю я выдержала, всего неделю. Если бы я была занята чем-то другим… Если бы я и впрямь взялась за роль хозяйки замка… Если бы я знала, как разворачивается мятеж и что происходит в Эрденоне… Но я понимала, что Тальви никогда не пришлет мне известия, прежде чем все будет кончено. А следовательно, еще ничего не решено.
Мне подобало научиться терпению. Неизвестно,
Но почему-то меня это не утешало.
К черту! Кто сказал, что я нуждаюсь в утешениях?
И однажды я взяла связку ключей на серебряном кольце и сказала Мойре:
— Мне нужно кое-что посмотреть в кабинете патрона. Если понадоблюсь, пусть ищут меня там.
Мне не хотелось пробираться в кабинет Тальви тайком. Я не на промысле. У меня есть на это полное право, и окружающие должны в этом убедиться. Прежде всего, убедиться должна я сама.
Но это была и мера предосторожности. Если я опять потеряю сознание, что неприятно, но вероятно, нежелательно валяться в кабинете Тальви сутками.
Мойра помедлила немного — может быть, ждала, что я позову ее с собой, — не дождавшись, кивнула.
Ключ первый. От двери. Это самое простое и легко угадывается.
Перешагнув через порог, я немного задержалась. У меня не было связано с кабинетом добрых воспоминаний, но медлила я потому, что размышляла — запереть дверь изнутри или нет. И решила запереть. Пусть, если что, ищут меня здесь, но видеть, что я здесь делаю, не обязательно. К тому же хороший, добротный стук в дверь полезен для приведения в чувство.
Окна были занавешены, и, хотя стоял день, в кабинете уже наступили сумерки. Я приоткрыла штору — стало немного светлее, — но совсем отодвигать не стала.
Ключ второй. От секретера.
Я поиграла немного с мыслью покопаться в других шкафах, в ящиках стола, посмотреть, нет ли там писем, дневников, каких-либо личных записей. Эта была игра, не более. Шантаж никогда не был главным источником моего дохода, так, позволяла себе порой позабавиться для развлечения, — но я никогда не пренебрегала никакими источниками сведений. Случалось, мне удавалось сорвать на этом значительный куш. Но — удивительное дело: меня никогда не интересовала личная жизнь Тальви, а ведь должно же было что-то быть в ней, помимо заговоров, поисков наследия изгнанников и меня, многогрешной. Может, он даже ожидал, вручая мне ключи, что вместо того, чтобы прямо двигаться к цели, я поддамся искушению покопаться в его бумагах?
Очередная проверка? И не надоело ему?
Я отперла секретер и вынула ларец.
Когда я взяла его в руки, он показался мне очень легким. И очень старым. Слоновая кость от времени приобрела цвет выдержанного меда. На крышке был орнамент, довольно странный. В маленьких овальных медальонах, вместо обычных цветов или листьев, повторялась одна и та же сцена — барс, а может быть леопард, ломающий загривок быку. Резьба была очень тонкой, мастеру удалось передать все мыслимые подробности этой охотничьей сцены — подогнувшиеся ноги и отчаянно задранную голову быка, оскаленную в свирепой ярости морду дикого кота — да еще и повторить их многократно, притом, что каждый медальон был немногим больше моего ногтя. Возможно, это была аллегория или чей-то герб, не знаю. Боковые же стенки были засеяны цветочным узором из роз и ирисов, окружавших фигурные вставки. Справа были изображены мужчина и женщина в старинных одеждах, играющие в шахматы. Слева человек на четвереньках полз по перекинутому через пропасть мосту очень странного вида. Приглядевшись, я разобрала, что это не мост, а очень длинный меч. На задней стенке группа охотников била копьями кабана. И наконец, на передней — двое ловчих, изображенных лицом друг к другу, держали на сворках поднявшихся на дыбы гепардов. Гепарды простирали лапы к обрамленной сложным узором замочной скважине. Работа была явно не эрдская, может даже и не имперская. Пообщавшись с торговцами древностями, я научилась определять подобные вещи. Мне показалось, что крышку и стенки ларца работали разные мастера. Сейчас я еще начну гадать, когда они были выполнены. Какие еще уловки я выдумаю, чтобы потянуть время?
Третий ключ. От ларца.
Прежде чем открыть ларец, я придвинула к столу кресло. То самое, в которое меня усадил Тальви, когда я грохнулась на пол. Теперь я заранее приняла меры предосторожности, благо сажать меня нынче некому.
И еще я кое-что удумала заранее.
Я вспомнила все, что проделывал Тальви, когда убирал содержимое ларца — с закрытыми глазами. И проделала то же в обратном порядке. Еще один вопрос требовал ответа: почему только созерцание свидетельств изгнания пробуждало память? Почему не осязание? Тальви ничего мне об этом не сказал. Не знал? Или не хотел? Или просто не успел?
Бумаги и пергаменты на ощупь были самыми обычными, сколько бы я ни водила по ним пальцами. Так же, как и цепь с синим камнем. А вот проклятая статуэтка лисы, которая на самом деле не лиса… мне показалось, что я ощущаю слабое покалывание в кончиках пальцев. Может, и в самом деле показалось. Сквозняк, например, мурашки пробежали, правда, место неподходящее… А может, руку свело.
Но когда я взяла кусочек непонятного металла, покалывание превратилось в жжение. Не болезненное, но ощутимое. Когда я покатала цилиндрик в ладони, чувство стало более определенным. Металл словно бы стал мягким, я как будто разминала его в руке, как кусок мокрой глины, но в то же время сознавала, что это обман, что металл остается прочным и холодным. … Отливки тейглира носят с собой оборотни. Он помогает постоянно сохранять принятое ими обличье, предохраняя от непроизвольной смены. В Михале почти нет оборотней, и все, кто есть, — пришлые, но не всякий, носящий с собой тейглир, — из тех, кто изменяет облик, ибо у этого металла есть и другие свойства…
Это была чужая мысль. Не моя и не вычитанная из книг. Клянусь, в «Хронике… « ни слова не было ни о чем подобном. Но тогда, значит…
Я, так же на ощупь, взяла второй кусок металла в левую руку. И открыла глаза. На сей раз я знала, что меня ждет. И это было хуже, гораздо хуже. И происходило быстрее. Буквы незнакомого алфавита побежали по листам, словно из развороченного муравейника. Преодолевая головокружение, как человек, идущий в сильный ветер по шаткому мосту (по мечу? ), я свела руки. Одна металлическая трубка входила в другую.
Ключ четвертый…
В этот раз я не увидела ничего подобного являвшемуся мне прежде. Ничего, что можно было счесть картиной моего прошлого или прошлого моей матери. Но сама картина была очень четкой.
Я — та, в чьем теле я сейчас находилась, — поднималась по тропинке на вершину горы. Ничего живописного в этой горе не было. Хилая жухлая трава, глинистые плеши. Кое-где выпирали гранитные плиты, оплетенные колючим кустарником. И уж совсем непонятно, зачем понадобилось водружать на вершине то, что там красовалось. Не замок, не крепость, не хотя бы избушку для отдохновения усталых путников.