Золотая лодка
Шрифт:
— Я уже три раза называю твою фамилию, Гарин. Где ты находишься? Ты заснул?
Хихиканье разрасталось. Я встал.
— Будешь стоять до конца урока. — Антонина Алексеевна повернулась к классу. — Из-за тебя пришлось прервать объяснение… На чем я остановилась?
— Особенно разбогатели жрецы! — громче всех крикнула Тонька Кожина.
Противная!..
Я стоял и мрачно оглядывал класс. Тысячелетия проносились предо мною… Да, да, конечно, еще в Древнем Египте были уроки и перемены, а дети ходили в школу и учили,
Тогда, правда, наказывали не так, как сейчас. Тогда даже били. Ну и что? Сережку вон Матвеева недавно отец отлупил.
Так вот все и тянется…
И я строго посмотрел на Антонину Алексеевну. Антонина Алексеевна посмотрела на меня и сказала:
— Сядь, Гарин.
И я сел.
Нет, подумал я, сейчас все-таки гораздо справедливее…
Из школы мы с Павликом возвращались вместе. Мы с ним живем в одном доме. На улице тепло, солнце, еще зеленеет поблекшая трава. Желтые листья катятся по асфальту, густо рассыпал свои семена клен.
И как будто что-то хорошее вспоминается, забытое. Может быть, четвертый или третий класс, или еще раньше.
— Выходи гулять, — говорю я, — поешь — и сразу за мной.
— А уроков много на завтра? — спрашивает Павлик.
— Что ты! Вчера диктант был — ничего не задали, остается литература и ботаника. По ботанике, правда, три страницы…
— Нет, — улыбается Павлик, — две. Там на третьей странице рисунок.
— Да что ты! — кричу я. — Неужели рисунок?
А впереди еще целый день, большой, светлый. И уроков задали мало.
Дома я бросаю портфель на диван, стаскиваю свою школьную форму и, приплясывая, бегу к умывальнику. Завтра меня могут вызвать по ботанике, меня еще ни разу не вызывали по ботанике, но это будет завтра, и неизвестно, будет ли, а сегодня все прекрасно, все замечательно.
— Витька! — кричит Павлик. — Вить!
Я еще не доел картошку, а впереди — кисель, и бабушка тревожно машет руками, но я уже сыт, я не хочу есть. Скорей на улицу! Какой там кисель! Я совсем забыл, что еще вчера мы решили собирать семена. А вечером, после уроков, я буду читать про Древний Египет. Черное дерево и слоновая кость — караван из Нубии!..
Но сначала — семена!
И мы втроем, я, Павлик и первоклассник Борька, бежим к старому высокому клену позади дома. Еще издали видны его широкие зубчатые листья. Я подсаживаю Павлика, Борька подталкивает меня за ноги, и мы забираемся на толстую ветку. Внизу, наверху, сбоку — везде густо висят семена.
— Смотри, какие крупные! — кричит Павлик. — Совсем как на том клене возле школы.
— Да ты что! — машу я руками. — Те в два раза меньше! И мы рвем и рвем холодные душистые семена внизу, наверху, сбоку.
— А там… Посмотри, сколько там! — И Павлик лезет выше.
— Да ты вон куда посмотри! — кричу я и лезу еще
Тонкие желтовато-красные листья застилают глаза, трогают лицо, щекочут шею. С длинных ветвей то здесь, то там срываются семена и легкими пропеллерами уходят вниз. Солнце просвечивает прозрачные листья, и от этого вокруг необыкновенно светло, гораздо светлей, чем внизу, на земле. На земле, где никогда не бывает так, как здесь, на дереве.
Но иногда мне кажется, что я сижу на пальме. С треском растворилось окно в доме:
— Это черт знает что!..
Из открытого окна, точно из конуры, высунулось круглое лицо Дарьи Петровны. Она смерила нас грозным взглядом и ударила в подоконник толстым кулаком. Дарья Петровна следит в нашем дворе за порядком, и нет от нее никакого спасенья.
— Это черт знает что! — снова крикнула она, и живот ее вздрогнул. — И куда вас только черти несут?!
— Мы семена собираем, — жалобно отозвался Павлик.
— Какие, к черту, семена! Марш с дерева!.. Я кому сказала?.. Это ты, Павлик, дырку в заборе сделал? Врешь!.. Ты, Витя?.. Врешь!.. А кто вчера веревку со столба содрал?..
— Не сдирали мы веревки!
— Сдирали, сдирали! — закричала Дарья Петровна и затопала ногами. — Я сама из окна видела! Распустились! Да чтоб сию минуту вас здесь не было! — И Дарья Петровна громко высморкалась. — Школьники!..
Окно захлопнулось, но тут же распахнулось другое:
— Витя, Витя! Вот горе-то!
— Иду! — кричу я. — Иду! — и снова рву семена. Это мама, уже три часа, и мне пора домой.
— Витя, ты слышал?
Да, я слышал. Но я не хочу домой, я хочу гулять, я хочу рвать семена. А дома, наверное, только и ждали трех часов…
— Сколько раз мне повторять?
— Да иду же, иду! Я же сказал, что иду!
Чуть не плача, я сползаю с дерева. Почему никого никогда не интересует, что хочу я! Я же хочу гулять, я не хочу домой. Почему же я иду домой, почему я не гуляю? Потому что меня заставляют идти домой, потому что меня всегда заставляют.
— Павлик, — говорю я, — пошли домой.
Но Павлик не хочет идти домой и остается на дереве. Я тоже не хочу домой, но я иду домой. Что за несправедливость!
Домой я вбегаю, запыхавшись.
— Можно, я еще десять минут погуляю?
— Десять минут? — Мама возмущенно всплескивает руками. — Я уже полчаса тебя зову.
— Но, мама, нам почти не задали уроков.
— Кончишь уроки, тогда пойдешь.
— Но, мама, тогда уже никого не будет на улице.
— Перестань со мной спорить!
Но я уже не могу молчать, я захлебываюсь от негодования:
— Павлик с Борькой гуляют, а я уже дома? Почему меня всегда забирают домой раньше всех? И вчера, и позавчера!
Тогда мама берет меня за руку и подводит к стене. На длинном белом листке моею рукой выведено: «Режим дня». И ниже: «С трех до семи — уроки».