Золотая рота
Шрифт:
– Мало ли, – пожал плечами Проценко. – Мы не разбираемся в психологии отморозков.
– Почему автобус оказался на пустынной дороге, никак не связанной с пещерами Рападора?
– Срезать решил? – предложил наиглупейшую версию Крикун.
– О боже… По этой дороге он никогда не приедет к пещерам. Имею несколько любопытных вариантов… Чичо, а ты что думаешь? Какое отношение к бойне имеют трое загадочно пропавших американских граждан? Могли находиться в автобусе – затерялись среди российских туристов? С какой стати? Подсели по дороге в экскурсионный автобус, водитель которого имеет строгие инструкции никого не подвозить? Предложили хорошие деньги, и он не устоял?
– Я много думал об этом, Эндрю… – пробормотал детектив. – Мы не знаем, кто ехал в джипе и кто, помимо ваших туристов, находился в экскурсионном
Удивительно, но Чичо озвучил именно то, что закрепилось в голове у Андрея.
– Если ехать дальше, вон за теми холмами, – Чичо показал подбородком, – будет деревня Мугамба. Там обитают выходцы с Гаити, у них что-то вроде клана. Я опрашивал этих людей… – он боязливо поводил плечами, – но с ними лучше не связываться, они такие… в общем, странные, проповедуют вуду и вообще… Они сказали, что видели автобус, проезжающий мимо, а больше ничего не знают. С ними трудно общаться, они говорят на гаитянском креольском языке, диалект фаблас – похожий на французский, но впитал в себя много африканского, португальского, английского. Я могу их понимать, но очень плохо… Ваши люди, Эндрю, не говорят по-французски?
– Они похожи на полиглотов? – удивился Андрей.
– Ах, простите мой французский… – простонал Генка, закатывая глаза.
Внезапно Андрея охватило странное чувство. Кожа на спине вдруг покрылась мурашками. Он резко обернулся, хватаясь за рукоятку пистолета, застыл, поводя глазами. Нахлынувшее чувство было знакомым: именно оно ударяет в мозг, когда на тебя кто-то долго и пристально смотрит. Его не описать словами – его нужно знать и уметь им руководствоваться. Не каждому такое дано. Он затаил дыхание. Неужели показалось, черт возьми? Во взгляде не было враждебности, но и дружелюбия в нем не было. Словно кто-то оценивал… Пустынная дорога, выжженная степь, глухая стена тропической сельвы, в которую не было никакого желания заходить. В джунгли кто-то забрался? Маугли? Тарзан? Чушь, прости господи…
– Что-то не в порядке, Андрей Николаевич? – насторожился Генка.
– Да нет, вряд ли… – Он уже не чувствовал постороннего присутствия, мурашки под рубашкой рассосались, неужели почудилось? Годы идут, старость не за горами… – Все в порядке, Генка, – буркнул он. – Мерещится нечистая сила. Собираемся, едем в деревню…
В подкорке – настороженность к подобной публике. Кровавые жертвоприношения, зомби, встающие из могил, куклы вуду, зловещее отправление культа с неприятными последствиями для кое-кого… Бойся того, чего не знаешь. Вся эта чушь может оказаться далеко не чушью. И если уж нанесешь оскорбление этим людям…
Десантники притихли, посмурнели, а садясь в машину, стали прятать подальше свои трофейные пистолеты. В деревню въезжали уже через несколько минут. Поселение не выглядело процветающим. Компактно, никакой разбросанности. Широкий проезд, а вокруг него сбитые в кучку постройки. Вытянутые бараки, у каждого – веранды, подпираемые столбами, на верандах столы, стулья, проходы в жилища, завешанные тряпьем. Со стрех свисала солома, стебли тростника, увязанные пучками. Убогость, нищета, существование впроголодь. Видимо, духи, которым здесь истово молятся, снабжают островитян всем чем угодно, кроме того, что нужно для жизни. В разрывах между постройками стояли примитивные повозки, проржавевший остов древнего «Шевроле» без колес. В глубинах деревни кудахтали куры, кукарекал «прокуренным» голосом петух.
Не успели выгрузиться из машины, как стали объектом настороженного внимания – из открытых дверей высовывались чернокожие женщины – многие с непокрытыми головами, другие в алых платочках, напоминающих пионерские галстуки. Мужчины в майках и рубашках – худощавые, сухие, как отмирающие деревья. Объявился дохлый тип в бейсболке и серой рубахе до колен, пристально глянул на прибывших и пристроил на плечо старинную пищаль едва ли не Колумбовых времен. Чичо устремился к нему, начал что-то лопотать, доказывать. Тип в бейсболке с недоверием косился на десантников, которые в эту минуту были воплощением миролюбия и добродетели.
– Он говорит, что я уже был здесь, разговаривал с вождем Жискаром Люмбо, – транслировал Чичо. – Я пытаюсь ему объяснить, что вам тоже интересно, пропали ваши родственники, у вас безутешное горе, вы не хотите никому зла и просите помочь – может, они вспомнят еще что-нибудь…
– Давай в том же духе, Чичо, – кивнул Андрей. – Скажи, что мы желаем им процветания и благоденствия.
Вслед за типом с пищалью из жилища выбрался, опираясь на палку, морщинистый старец, что-то бросил сыщику. Вероятно, это и был так называемый вождь. Чичо подался к нему, принялся осыпать любезностями – судя по подобострастной физиономии. Из щелей под верандами выбирались чумазые дети – один другого мельче. Опомниться не успели, как они окружили растерявшихся десантников и машину, полезли на капот; кто-то забрался в салон, оседлал руль и «поехал», важно надувая губы. Андрея дергали за штанины страшные детишки с большими глазами, что-то лопотали, протягивали ладошки. Леха Крикун тупо смотрел, как кнопка с косичками-дредами – малютка, от силы год с копейками – забирается ему в карман на бриджах, гремит монетками, высунув язычок.
– Не прогоняйте их! – опомнился Чичо. – Пусть делают что хотят, вам хуже не будет. А если прогоните, на милость не рассчитывайте! – И снова принялся что-то доказывать морщинистому старцу.
К Андрею тянулись грязные ладошки, что-то мямлили беззубые рты. Подошла пожилая женщина с отвисшими грудями под растянутой майкой и тоже сунула ладошку, заворковала на языке, отдаленно напоминающем французский.
– Мужики, дайте им денег, – сообразил Андрей. – Давайте, не жмотитесь, фирма платит всем помаленьку. Пусть купят себе какой-нибудь жратвы…
Он принялся опустошать карманы, всовывая бумажные песо в простертые длани. Мгновенно вокруг него образовалась толпа – взрослые, дети, все тянули руки, галдели. Он раздавал купюры, уже не всматриваясь в их достоинство, товарищи занимались тем же. Генка при этом скорчил такую физиономию, словно сам просил милостыню. Денег больше не было; он виновато улыбался, выворачивал карманы, а к нему продолжали тянуться голодающие.
Старик, наблюдавший за этой сценой, покачал головой и что-то бросил Чичо. Тот принялся семафорить Андрею – за мной, мол. Они взбирались на веранду по скрипящим ступеням и пропадали во чреве бараков. Тонкие перегородки из тростника и фанеры, куцые коврики на полу, которые они предусмотрительно обходили, чтобы не испачкать. Худая негритянка, черная, как космос, кормила грудью младенца – зрелище душераздирающее. Ковылял одноногий старик – спешил перебежать дорогу, словно черная кошка. Пахло нечистотами, корой какого-то дерева, потом… Старик провел их через барак, спустились со ступеней во внутренний дворик. Андрей испытывал тошноту. Валялись кучкой отрубленные петушиные головы. Посреди двора возвышался синий столб, грудились несколько барабанов, окрашенных пестро и абстрактно, – они напоминали гигантские бочонки для игры в лото. В углу возвышался гладкий камень в половину человеческого роста, уставленный металлическими и каменными фигурками, похожими на людей, но с несуразными пропорциями, огромными жабьими глазами, вывернутыми конечностями. С фигурок свисали ленточки, клочки ткани. Там же стояли какие-то чаши, глиняные формочки.
– Алтарь вуду… – гулким шепотом пояснил Чичо. – Это талисманы… Здесь они проводят свои очистительные жертвоприношения, пляшут под музыку непристойные танцы. Называется хунфор – святилище. Столб – митан, дорога богов. Я однажды был свидетелем этой церемонии… Начинают барабанщики, каждый выстукивает что-то свое, ужасный диссонанс… Потом горланят песню-прошение к верховному духу: «Папа Легба, открой ворота, папа Легба, дай пройти…» Колдунья пляшет вокруг шеста, рисует струйкой воды из кувшина магический круг в честь папы Легбы, чтобы отогнать от людей злых духов. Помощники колдуньи посыпают пол мукой, чертят символы лоа – папы Легбы… Потом безумная пляска под барабанный бой – женщины должны быть в белых платьях, а мужчины в черных костюмах. Они тут нищенствуют, им есть нечего, но у всех есть белые платья и черные костюмы… Публика разогревается, впадает в экстаз, приносят петуха, рубят ему голову. Потом у них транс, ни черта не соображают, танцуют что попало – в это время на них нисходит благодать духов, они готовы встретиться со своим лоа…