Золотая рота
Шрифт:
У омертвевшего от страха сыщика с идеями было худо. Он молился, скорчившись за крыльцом, и после каждой лицевой судороги его блестящая от пота физиономия меняла цвет.
В крохотных окнах мелькали испуганные лица, юркнул мальчишка под скособоченный фундамент. Вывалился на крыльцо возмущенный староста Жискар Люмбо, но седая женщина схватила его за плечи, оттащила в дом.
А за пределами деревни происходило что-то настораживающее. Между разрозненными отрядами бандитов, очевидно, имелась связь. Джип, застрявший на южной околице, тронулся задним ходом, съехал с дороги и пропал из вида. Оставшиеся люди принялись разбредаться, охватывая полукольцом южные подходы к деревне. Спустя минуту вдоль дороги на южной стороне никого не осталось.
– Черт… – ужаснулся
Свирепый шквал огня пронесся по дороге. Публика от расписного джипа строчила из всего, что у нее было! Воинственно орал мулат в бандане, разя от бедра из несуразного пулемета. Остальные, рассыпавшись в цепь, лупили из «калашниковых», из «М-16» и подбадривали себя криками. Свинцовый ураган накрыл деревенскую улицу. Пули взбивали пыль, кромсали столбы, на которых держались козырьки веранд, обрушивались на «Чероки», рикошетили во все стороны… Андрей свалился в пыль, прежде чем накрыло, зажал голову и ждал, когда утихнет накал стрельбы. Но огонь не унимался. Одни перезаряжали, другие в это время продолжали стрелять. Пулеметчик осатанело вырабатывал ленту на двести патронов, а кто-то, смешно подпрыгивая, волочил ему от джипа новую. Короткая передышка – сработала пружина, выбрасывая тело, – Андрей перекатился на веранду, ломая хрупкие балясины. Генка схватил его за шиворот, втащил на дощатый настил. Пулеметчик менял ленту – стреляли только автоматы. Оба, не сговариваясь, подались вперед и втащили на веранду бледного Чичо, теряющего последние признаки жизни. Метнулись от машины Крикун и Проценко, бежали, петляя, между фонтанами земли и пыли – зубы сжатые, глаза горящие. Какой уж тут жирок от гражданской жизни! Не бывает бывших десантников, как сказал один «знакомый» офицер полиции, отправленный Куприным на больничную койку. Особенно если жить хочется, как никогда не хотелось…
Проценко совершил гигантский скачок и с воплем «По-бере-гись, зашибу!!!» грохнулся на веранду, снося последние уцелевшие перила. Охнул, отбив плечо, треснулся лбом о картонную стену, которая почему-то устояла, а Проценко – нет, рухнул, схватившись за пораженный лоб, изумленно уставился в небо. Крикун, катясь колобком, оттолкнулся всеми конечностями от земли, плюхнулся на настил, который стал скрипеть и проседать. Что-то буркнул про то, что он давно уже не железный, и принялся выбираться из пролома.
Очень вовремя они простились с машиной! Град пуль обрушился на несчастный джип. Бились фары, разлетались фрагменты бампера, трещал и кособочился кузов. Дымился раскуроченный мотор. Пули крупного калибра терзали внутренности салона, и одна из них пробила дорогу в бензобак. Машина вспыхнула, как кусок газеты. Повалил густой чадящий дым.
На веранде тоже было неуютно. Слабостью зрения стрелки не страдали, разглядели, куда подались их мишени. Они перенесли огонь. Валились истерзанные пулями столбики, увлекая за собой карнизы над верандами, вспучивались, вставали дыбом доски полового покрытия. И вся эта «дрожь земли» приближалась к кучке растерянных десантников, которые просто не успевали ориентироваться в меняющейся обстановке.
Андрей опомнился первым. Еще секунды – и нашпигует свинцом, порвет на мелкие кусочки! Схватил за шиворот тормозящего Крикуна, поволок назад – и откуда взялись силы кантовать этого борова? Он что-то вопил, в духе «Не лежать, замерзнете!», пинками поднимал размечтавшегося Проценко, дубасил Генку, который никуда не собирался, рвал скальп одеревеневшему Чичо. Очнулись, вашу мать… С ревом затопали по половицам – где же эта окаянная дверь? А в проходе уже подпрыгивал малолетний старый знакомый по имени Пьер – вибрировал, как телефон, потел, показывал знаками: сюда, сюда…
С ревом идущего на посадку истребителя десантники вломились в дом.
Спина мальчишки мелькала перед глазами – он постоянно оборачивался, жестикулировал. Они бежали, запинаясь об убогую «рукотворную» мебель, топча предметы обихода, людей. Жители деревни жались к стенам, корчились в углах. Скалил последние зубы морщинистый старик с синяками
Они уже были в этой части деревни. Двор, где учиняются зловещие, отнюдь не чайные, церемонии, зловонное прибежище больной Жозефины. Паренек прыжками носился вокруг Чичо, пытался донести до него не очень сложную мысль. Чичо сообразил, что судьба дарует шансы, опомнился, завертел головой:
– Эндрю! Пьер говорит, что может провести нас к крайнему дому на северной стороне; там есть старый подземный лаз, которым никто не пользуется – его беженцы с Гаити когда-то вырыли, чтобы спасаться от полиции. Он не уверен, можно ли там проползти, но в нем, по крайней мере, можно спрятаться. Но учти, если его найдут…
– Пусть ведет, – не раздумывал Андрей. Пробиваться к лесу было поздно, он чувствовал, что бандиты окружили деревню, а рисковать парнями, которых сам же «пригласил» в увеселительную поездку, было неприемлемо. На открытой местности вряд ли кто выживет.
Они бежали по крайним избам на западной стороне. Бараки были построены так, что из каждого строения в соседнее вел заколоченный досками проход – вроде того, как сцепляются железнодорожные вагоны. Трескучие ступени, мяукали кошки, запутанные лабиринты помещений, испускающие тошнотворные запахи нищей жизни. Спуск в сырую нору, источающую такую густую темень, что, казалось, ее можно потрогать руками. В двух шагах кудахтали куры, мечась за невидимой загородкой. Пьер, бурча под нос какие-то заклинания, непослушными руками пытался зажечь спичку, пока Генка не догадался активировать сотовый телефон, и другие – тоже. Сырые земляные стены, пронзительная вонь, лаз в растрескавшейся стене, стыдливо прикрытый истлевшей фанерой. Рваная нора около метра в диаметре – до отвращения черная, неприглядная, от одного вида волосы дыбом… «Тут-то нас и похоронят», – мелькнула паршивая мысль.
– Чичо, скажи спасибо парню… – прорычал он, устремляясь на четвереньках в неизвестность. – Долгих лет ему, здоровья, счастья, денег побольше. С удовольствием подкинули бы еще деньжат, но пустые уже, а банкоматы с собою не носим…
– Вот черт, – убитым голосом вымолвил Генка Тимашевский. – Ну, мы же не червяки…
И уже вползая в нору, Андрей слышал, как Проценко с матом утрамбовывает сыщика в лаз – похоже, у того обострилась клаустрофобия…
Это было что-то вроде ознакомительной прогулки в ад. Самый краешек ада, но впечатлений по горло. Сердце хладнокровного десантника сжималось от страха, кровь бурлила от избытка известного гормона мозгового вещества… Дышать здесь было нечем, земля сыпалась за воротник. Когда он касался головой верхнего края норы, с нее осыпались целые пласты, и он задыхался от ужаса, ожидая, что сейчас их погребет под завалом. Говорить было не о чем, старались размеренно дышать, не сбиваться с темпа – только шикали на Чичо, который то и дело тоскливо выл. К счастью, лаз был идеально прямым, не приходилось сворачивать. В одном месте обвалилась земля, пришлось сделать остановку, разгребая руками холодную глину и равномерно распределяя ее по проходу. Тащились дальше, теряя счет минутам, пройденным метрам, потерянным нервным клеткам…
На завершающем этапе снова месили ссохшуюся глину, разбивали ее рукоятками пистолетов, пинали пятками. Наконец их терпение было вознаграждено. Экраны телефонов освещали выстланный брусьями створ, крышку люка, сбитую из досок. Кряхтели всем составом «подразделения», высаживая ее плечами, – крышка вросла в землю почти намертво. Даже Чичо путался под ногами, изображая посильную помощь. Оторвали, отбросили, полезли вверх, сжимая пистолеты, – страшные, вымазанные с ног до головы…
Солнце уже садилось, растекались сумерки. Они находились на поляне, заросшей стелющейся травой и окруженной древовидным кустарником. В какую сторону податься? Поначалу не нашлись – где тут деревня, где джунгли? Сколько проползли под землей – двести, триста метров? Андрей замешкался, очищая испачканный ствол, и выпустил на мгновение инициативу.