Золотая жила
Шрифт:
Заметив возбужденное поведение двух молодых людей за ярко освещенной витриной парфюмерного павильона на противоположной стороне, Колхиди лишь хмыкнул:
– Хм, молодежь…
Он вновь вернулся на кухню, чтобы приступить к работе, но вдруг неожиданно замер на месте, странно глядя на стену, в то место, где на магнитном держателе висел набор кухонных ножей. Ошибки быть не могло: большой тесак для рубки костей издавал тонкий звон, соприкасаясь эбонитовой рукоятью с кафельной стеной…
– …Говорю же тебе, это самая настоящая аномалия! – продолжал увещевать скептически настроенную Розочку Парфюмер.
– Не верю я во всю эту потустороннюю мистику-шмистику и полтергейсты, – железно аргументировала Розочка, продолжая переворачивать и осматривать пузырьки на витрине в поисках подвоха.
– Да
Вновь выглянув наружу, Колхиди не обнаружил каких-то изменений в странном поведении молодых людей за соседней витриной: они так и продолжали о чем-то оживленно переговариваться. Нет, ребята тут были ни причем, просто крутят шуры-муры – дело молодое, решил мясник. Он скосил глаза в длинный торговый зал.
Выглядел Колхиди растерянным и рассерженным одновременно – прошедшие четверть часа стали для него настоящим испытанием. Ножи на стене так и продолжали звенеть, в какой бы последовательности он их не развешивал. Но даже не ожившие ножи, а что-то другое, куда более необъяснимое вызвало его беспокойство. Едва различимый ухом гул витал в воздухе, проникая даже под прилавок. Казалось, откроешь неработающий жарочный шкаф – и оттуда гудит. Гудело абсолютно все вокруг: и отключенный холодильник с напитками, и деревянный прилавок, и стены, и столы, и даже пол, короче, все, к чему только Колхиди ни прикладывал ухо.
Витринное стекло перед его носом тоже гудело. Не выдержав, мясник выскочил из закусочной и замер на месте, прислушиваясь: «У-у-у-у-у-у-у…» – тот же самый мерный гул разносился по всему рынку…
Сумбурное утро выдалось сегодня на «Сухогрузе»: пока Парфюмер строил околонаучные теории о причине возникновения загадочного гула, закрывшись в своем павильоне с недоумевающей цветочницей, решительный мясник начал действовать. Надвинув на самые брови войлочную шапочку, он стал методично обходить один павильон за другим и задавать рыночникам один и тот же вопрос: «Это у тебя гудит?». «Нет, дядя Додик», – отвечали ему, разводя руками. «А гул слышишь?» – переспрашивал он. «Конечно, дядя Додик», – всякий раз следовал ответ. И Колхиди размашистым шагом направлялся к следующему павильону, сжимая кулаки и вполголоса бормоча себе под нос: «Поймаю падлу, таких люлей навешаю».
Последним на его пути был парфюмерный павильон. Он притулился почти у самой лестницы, ведущей в цокольный этаж, где располагались складские помещения да общественный туалет. Колхиди приблизился к стеклянной двери и заглянул внутрь. Парфюмер распинался перед Розочкой, не замечая или делая вид, что не замечает, что за ним наблюдают. Губы мясника скривила недобрая ухмылка – в ней так и читалось: «Вот вы мне и попались, гаденыши», и он решительно толкнул дверь от себя.
– Что еще за херню вы тут устроили? – грубо прорычал Колхиди, переводя сердитый взгляд с одного на другую.
Не меньше четверти часа потребовалось заикающимся от страха молодым людям на то, чтобы убедить славного сына гор в своей непричастности к возникновению на рынке природной аномалии, после чего тот удалился, оставив их вдвоем, приходить в себя после напряженного разговора.
Вернувшись в закусочную, так и не выяснив, ни причину наваждения, ни кто тому виной, Колхиди впал в мрачное раздумье. Не в его характере было опускать руки, когда что-то не ладится, но и поделать он ничего не мог. Черт знает что творилось в природе, если верить Парфюмеру… Или же кто-то попросту нагло соврал ему в глаза, что вероятнее всего! А такого обращения с собой гордый горец не мог позволить никому.
Колхиди в очередной раз грохнул увесистым кулачищем по деревянному прилавку. Тот задрожал, и бутылка коньяка перед ним, звякнув о серебряную стопку, подпрыгнула на месте. Так повторялось уже не один час, и конца этому не виделось.
Глава 12
Прошло три часа после последнего запуска центрифуги – примерно столько времени
Опасливо выглянув из темной кабинки, Стас, оглядел туалет долгим взглядом и напряженно прислушался, силясь различить хоть какой-то посторонний звук. Где-то в женском зале шумел неисправный бачок, из шестого крана вторую неделю капала вода, в засорившемся колене канализационной трубы то и дело клокотало. Посетителей в туалете не было. Передвигаясь на носочках, Стас прокрался к двери в свое жилище и осторожно, чтобы не услышала жена, заглянул внутрь. Лета за занавеской принимала душ, негромко напевая. Украдкой просунув руку за дверь, он нащупал за тумбочкой фотографический резак, купленный на барахолке в конце той недели, и быстро вернулся с ним в кабинку. Порезав бумажные полоски примерно на равные квадраты, Стас сложил их все вместе и подравнял края. Получилась пухлая стопка. Упакуй ее в целлофан – и готово! Ровно одна пачка новенькой туалетной бумаги, порезанной порционно! Минимум пять рублей по рыночной цене буквально из ничего! Неиссякаемый ресурс! Это жила, золотая жила!
Запаивая паяльником края непослушной целлулоидной пленки для цветов, рулон которой он умыкнул с прилавка цветочницы накануне, Стас прикидывал в уме: «Так, пачка, скажем, пять рублей. Три часа на пачку. Двадцать четыре разделить на три, получится… э… восемь. Восемь помножить на пять, итого… э… сорок рублей в день. Сорок в день, это одна тысяча… э… тысяча с лишним в месяц и… эм-м-м… больше десяти в год! Неплохо! А что если расширить барабан и максимально прибавить оборотов, тем самым вдвое, если не втрое сократив время просушки? Ведь так и до мильёна рукой подать!». Стас уже чуть ли не подпрыгивал от охватившего его азарта, снова впав в возбужденное состояние, как накануне утром.
«А ведь и месяца не прошло, – вдруг поймал он себя на мысли, – как я скомкал ту салфетку!» – Стас вспомнил, как впервые ему пришла на ум идея изготавливать туалетную бумагу из использованной. Обедая в тот день, он по обыкновению своему вымазался жирным соусом. И вот, вытерев рот салфеткой, скомкав ее и бросив в опустевшую тарелку, он вдруг застыл в неподвижности, глядя на нее, как будто новыми глазами. Испачканная посередине темно-бордовым соусом белая салфетка напомнила Стасу использованную туалетную бумагу, которую он ежедневно выгребал из корзинок и выкидывал в мусорный контейнер в огромном количестве. Неожиданно его мозг пронзила поразительная своей откровенностью мысль: «А ведь, по сути, это цикличный процесс! Все что мы потребляем в качестве пищи, затем исторгаем обратно в виде… в переработанном виде, и это удобряет почву, взамен дарующую нам новое пропитание. Природа мудра, поэтому бережлива. И только расточительный чистоплюй-человек не следует ее примеру… – мысли Стаса неслись так стремительно, что за ними было трудно уследить даже ему самому. – Стало быть, и использованную туалетную бумагу можно перерабатывать и возвращать обратно в первоначальном виде, вместо того чтобы брезгливо выбрасывать на помойку – и так хоть бесконечное число раз! Индивидуальная рекультивация туалетной бумаги! Туалетный бумагооборот – ведь это самая настоящая золотая жила!» – Пораженный этим откровением, Стас так и сидел неподвижно за столом с торчащим изо рта обрубком свиного хвоста и, щурясь, смотрел на использованную салфетку. Когда его в третий раз окликнула Лета, у него в голове уже прочно обосновалась четкая и ясная мысль: приобрести центрифугу для быстрой просушки целлюлозы!