Золотая жила
Шрифт:
Стас невольно вспомнил детство. Вот он обувает свои сандалии как все соседские дети. Почему-то ему неудобно ходить и больно давит ноги, и мама переобувает ему сандалии наоборот. «Мам, но ребята так не носят», – протестует маленький Стасик. «Это потому, что они все уроды, – говорит ему мама, отхлебывая прямо из горлышка бутылки… квасу, – а ты у меня особенный. Ну, теперь бежи по дрова, пока мама поспит». Стасик радостно выбегает на улицу. И все балбесовские дети, обступив его кольцом, спрашивают, почему он надел сандалии наоборот? А он с гордостью говорит, что это они носят их наоборот, а он носит правильно, потому что он – особенный. И тогда дети начинают смеяться над ним и дразнить уродом, а он обидчиво отвечает, что это они все уроды, за что его больно колотят. Стасик приходит домой в слезах, весь побитый,
Стас встрепенулся в постели и отер со лба выступившую испарину. Нет, уж лучше жить в сортире и подальше от людей! Почувствовав во рту что-то странное, он полез в него пальцами и вытянул оттуда длинный волос жены. Рассмотрев волос на просвет, Стас брезгливо вытер руку об одеяло и повернулся набок. Вдруг он разглядел, что вся подушка была густо облеплена черной паутиной Летиных волос, обычно таких опрятных и аккуратно расчесанных.
– Что еще за… – изумленно пробормотал Стас.
Желая смахнуть волосы со своей половины, он несколько раз провел по подушке влажной от пота ладонью. Волосы скатались в толстый жгут. Глаза Стаса полезли на лоб. Этот жгут ни одним из своих концов не был соединен с головой Леты. Он лежал посередине подушки, как какой-то чужеродный предмет, ни пойми откуда взявшийся в их постели. Испытывая чувство отвращения, Стас скомкал его и забросил под диван. Сами собой в голову полезли тревожные мысли. Ведь волосы – это Летина гордость. Редко какая любящая мать так же бережно и с таким же трепетом относилась к собственному ребенку, как Лета заботилась о своих волосах. Она их холила и лелеяла, мыла отварами целебных трав и ежечасно расчесывала костяными гребнями, постоянно гладила рукой и даже разговаривала с ними… Чтобы прекратить этот кошмар, Стас перелез через спящую жену, быстро оделся и направился к той самой кабинке, последней в ряду, где вчера оборудовал свое новое производство.
Вот уже с четверть часа Стас стоял перед электроагрегатом, заворожено глядя на светящиеся в полутьме индикаторы на панели управления. Его волосы шевелились от движения воздуха, создаваемого бешено вращающимся пластиковым барабаном, а в ушах и голове звенел монотонный, пронизывающий гул. Создавалось ощущение нереальности всего окружающего, как будто попал на затерянную в глубинах галактики космическую станцию, бесконечно далекую от всех этих чертовых волос.
В какой-то момент Стас встряхнул головой, чтобы прогнать этот образ, однако ощущение оглушенности не проходило. Тогда он, как рыба, выброшенная на сушу, несколько раз широко открыл и закрыл рот, стараясь разложить заложенность ушей. Не помогло. Не помогло и пробивание ушей ладонями, наподобие того, как вантузом прочищают засор в канализации.
Кроме оглушенности, голова была немая, как будто набитая ватой. Но даже этой ватной головой Стас понимал, что с гулом все-таки необходимо что-то делать, и сразу же смекнул, что именно. Смекалка – это как раз то, что заменяет простому, несведущему в науках мужику разум ученого мужа, но зачастую она куда эффективнее последнего. Собрав по всему туалету все имеющиеся резиновые коврики, Стас оббил ими внутренние поверхности кабинки, создав подобие шумоизоляции. После этого гул снаружи заметно стих, но вот вибрация нисколько не уменьшилась и по-прежнему ощущалась всем телом. И все же результатом Стас остался доволен.
Теперь предстоял наиболее волнительный момент – оценить конечный продукт его производства. Сбросив до минимума обороты электродвигателя, Стас отвел соединительную муфту от вращающегося вала ротора, затем отсоединил остановившийся барабан и извлек из него одну из бумажных полосок. Новая бумага на просвет имела темно-серые разводы, была жесткой, с неровными, рваными краями… Впрочем, толщину и структуру имела требуемую. Бумага выдерживала довольно сильное надавливание и тянутие. Поэкспериментировав и так и этак с опытными образцами, Стас мысленно внес некоторые корректировки в состав и технологический процесс: отбеливать целлюлозную массу зубным порошком, вымешивать ее не вантузом, а электродрелью со строительным венчиком, а канцелярский «ПВА» для экономии заменить обойным «Клейстером». После чего, засучив рукава, он принялся за работу.
Глава 9
Лета проснулась с ноющей головной болью и легким подташниванием. Кроме этого, она испытывала странный дискомфорт внизу живота, как будто после вчерашней интимной близости с мужем, откровенно говоря, не особенно страстной, не произошло желанной разрядки. Списав плохое самочувствие на обычные изменения в погоде Юга, она плотно запахнула халат на потяжелевших не пойми с чего грудях и прошлепала в тапочках на кухню. Безостановочно зевая, Лета заварила в небольшой алюминиевой кастрюле какие-то травки и корешки, процедила отвар через ситечко и с дымящейся чашкой в руках вернулась в комнату.
Вид их убогого жилища вызывал у нее лишь горечь и уныние. Видно, не зря говорят, даром – за амбаром. И зачем только они перебрались на чужбину? Жили бы себе в деревне, где все родное: и солнышко, и травка, и свинки, и младший брат Макара Фитюка Матвей…
– Тьфу! Чертова дыра, – плюнув, негромко выругалась Лета и вернулась на кухню.
Занявшись приготовлением завтрака, она понемногу успокоилась, хоть и продолжала мысленно распекать мужа-недоумка, которого, видно, черт ущипнул за копчик променять их родную сторонку на этот промозглый край Земли у самого моря. Помешивая поварешкой в кастрюле загустевший томатный соус, другой рукой Лета механически гладила свои шелковистые волосы, ощущая приятное скольжение по ровной и гладкой гриве, почти такой же сильной и здоровой, как конская. Глубоко задумавшись, Лета не замечала, что ее прекрасные волосы обильно осыпались с головы прямо в кастрюлю с соусом…
Старуха Недоученко проспала до самого утра, как убитая, и проснулась только по будильнику. Она с усилием оторвала голову от подушки, села на кровати и неосознанным движением провела рукой по всклокоченным волосам. Голова привычно гудела, раздувшийся живот пылал огнем и бурлил от винных паров, а в воспаленных глазах ощущалась резь – все как обычно. Однако сегодня она чувствовала себя немощной, как будто на ней всю ночь черти воду возили: все кости и суставы крутило, жилы тянуло, ломило поясницу. Резкий упадок сил не особенно озадачил старую, многоопытную женщину – бывало и хуже.
За дверью послышались бряцанья посудой, а затем громкие возгласы невестки. Старуха напрягла слух, но расслышала лишь конец фразы: «…Ходь сюды». Визгливый голос Леты отозвался острой болью в ее голове. Входная дверь снова громко хлопнула, звуки шагов стихли за соседней дверью, и наступила тишина. Морщась и охая, старуха кое-как поднялась с постели и, массируя ноющую поясницу, разогнулась. Отдышавшись, она запахнула свой видавший виды, нестиранный халат на засаленной ночнушке, под которой угадывались треугольные очертания обвислых, плоских грудей, и медленно пошаркала больными ногами к двери. На ходу она невнятно бормотала себе под нос что-то неразборчивое, но, судя по всему, крайне нецензурное…
– Ста-аси-ик! – громко позвала Лета мужа, выглянув за дверь в мужской зал туалета. – Шамать готово. Ходь сюды.
Из-за двери крайней кабинки выглянула рыжая голова Стаса.
– Щас, – каркнул он горлом. – Иду.
В комнате уже был накрыт стол. Посередине застеленной клеенкой гладильной доски стояла большая кастрюля, из которой торчала длинная ручка поварешки. Вдоль доски были расставлены четыре тарелки, доверху наполненные традиционным соусом – варевом темно бордового цвета с белыми крапинами томатных зернышек. Кое-где из густой массы выглядывали обрубки свиных хвостов, напоминающие толстых белых червей. Соус был приготовлен еще на той неделе. За это время он успел как следует настояться, и теперь из тарелок исходил настолько острый и крепкий томатно-чесночный запах, что он проникал в ноздри так же неотвратимо, как стальной штопор ввинчивается в винную пробку.