Золото Ариеля
Шрифт:
Он сел на скамью и прочел дальше. Это был набор указаний, изложенных причудливым языком алхимиков.
«Сначала исходный материал должен быть погружен в spiritus vini, затем выращен в запечатанном сосуде… Qui non intelligit aut discat aut taceat».
Кто не понимает, должен либо учиться, либо молчать…
Он отложил бумаги и побрел к Темпл Стейрз, чтобы кликнуть лодку, которая перевезла бы его через реку. Вдалеке были видны взлетающие в небо фонтаны искр от праздничных костров, разложенных вокруг городской стены. Нед ждал у театра Барда, вглядываясь в сгущающиеся сумерки; и когда он решил, что Саймон, должно быть, ошибся,
Нед резко втянул в себя воздух, шагнул вперед на край пятна, освещенного факелами, и отвесил низкий поклон.
— Милорд, — произнес он.
Граф повернулся, нахмурясь. Потом его обычно полуприкрытые глаза расширились от удивления.
— Варринер. Я думал, ты за границей.
Он жестом велел своим слугам отойти и тихо сказал Неду:
— Тебе же посоветовали оставаться там.
— Я думал просить награды, милорд, за услуги, которые оказывал вам, — за присылаемые сведения.
— Сведения? Варринер, как поставщик сведений из-за границы ты теперь бесполезен, поскольку между Испанией и нидерландскими мятежниками подписан договор. В действительности твои услуги в последние шесть месяцев были совершенно не нужны. В соответствии с решением его королевского величества испанцы теперь наши друзья.
Нед резко втянул воздух.
— Тогда я буду работать на вас здесь. В Лондоне.
— Тебе так не терпится снова поступить ко мне на службу… Ты понимаешь, конечно, что твоя безопасность в моих руках?
— Я понимаю, что вы постарались сделать так, чтобы против меня не были выдвинуты никакие обвинения в побеге узника-католика.
— Но эти обвинения могут в любое время быть снова выдвинуты. И все же ты вернулся. Не стану спрашивать зачем. И не стану льстить себе, что ты вернулся, чтобы искать моего общества. Скорее я допускаю, что твое возвращение — это поступок отчаявшегося человека. И что ты соответственно готов на все, лишь бы продлить свое временное пребывание в Лондоне. Ну-ну.
Он погладил себя по подбородку. Его свита тревожно ждала неподалеку.
— Завтра утром я буду в Дептфорде, — вдруг сказал Нортхэмптон. — Навести меня там. Может быть, у меня найдется для тебя работа.
Граф двинулся дальше, и свита прошла следом за ним в открытые двери театра, оставив в воздухе запах дорогих духов, который напомнил Неду о зловонии двора. Нортхэмптон высказал верное предположение — он, Нед, действительно отчаявшийся человек, и к тому же человек, потерявший рассудок, потому что питает надежду увезти с собой Кейт, хотя она не хочет иметь с ним ничего общего.
5
Жги, жги, мороз! Не так ты жжешь,
Как обжигает сердце ложь —
Забыты все заслуги.
Ты превращаешь воду в лед,
Но душу заморозил тот,
Кто позабыл о друге.
Был десятый час вечера, когда Френсис Пелхэм покинул Флитскую тюрьму. Человек, которого он допрашивал весь день, не был, как выяснилось, ни тайным священником, ни иезуитом, ни даже католиком, а был он старым, перепуганным ростовщиком,
Пелхэм, сердитый из-за того, что потерял целый день, но так ничего и не узнал от своего узника о католическом заговоре, задал ему еще несколько вопросов о том, кто был предыдущим владельцем этих идолопоклоннических предметов, но без всякого успеха. Потом он из мстительности приказал тюремщикам продержать заключенного в застенке еще одну ночь и направился домой по Ладгейту мимо церкви Святого Мартина. Вокруг горели праздничные костры, бросая вызов дождю, который то стихал, то вновь принимался идти, и трезвон лондонских колоколов разносился в сырой темной ночи. Пелхэм с горечью думал, что на этих кострах должны бы гореть католики, все еще исповедующие в городе свою веру, ибо все они предатели, равно как и те, кто защищает их.
Пелхэм пришпорил лошадь. Он предпочитал ездить верхом, а не ходить пешком из-за своей хромой ноги, которую двенадцать лет назад покалечило пушечное ядро, когда он под началом Эссекса и Рейли участвовал в неудачной попытке захватить на Азорах испанский флот с сокровищами. Корабельный хирург объявил ему, что он потеряет ногу, но Пелхэм ему не поверил. Потом, когда он лежал слабый, в горячке, в вонючем трюме во время долгого возвращения домой, но с вылеченной в конце концов ногой, ему сказали, что он никогда больше не сможет ходить. Пелхэм не поверил и в этот приговор, при этом ему помогал один пожилой человек, находившийся на судне, товарищ Рейли по имени сэр Томас Ревилл, который воодушевлял Пелхэма неусыпной заботой о его здоровье и рассказами о своих плаваниях в Америку — одно из них он совершил вместе с самим Рейли — и об удивительных вещах, которые он там видел. Пелхэм слушал Ревилла, а тот помогал ему выбираться на палубу, где молодой человек ходил взад-вперед, взад-вперед, опираясь на его руку. Постепенно он выздоровел. И он запомнил все, что Ревилл говорил ему, в том числе и описания его горячо любимой дочери Кейт.
Когда в тот вечер Пелхэм вернулся домой после дознания, он ожидал, что его челядь — двое слуг, экономка и горничная жены — будут отсутствовать, потому что Пелхэм велел им посетить вечернюю службу в церкви Святого Дунстана по соседству. Но когда он открыл дверь и вступил в коридор с темными стропилами, где горела одинокая свеча, то понял, что в тени, ожидая его, стоит экономка. Старая дева неопределенного возраста, она служила у него задолго до его женитьбы. Когда он принялся снимать плащ, экономка шагнула вперед, держа в руке лист бумаги.
— Сегодня в сад проник какой-то человек, сэр, — сказала она. — Слуги прогнали его дубинками, решив, что это вор. Но он уронил вот это, — и протянула ему сложенный лист. — Это адресовано вашей жене. Но я решила, что письмо нужно отдать вам.
Пелхэм развернул листок. Это были стихи. Он молча прочел их.
Бегут меня, а некогда входили Босые ножки в дом мой без опаски; Я знал их кротость, нежность их и ласки; А ныне прочь ушли и позабыли, Как преломляли хлеб мой — как вкушали, Не зная страха…