Золото и мишура
Шрифт:
Подъем в шесть, завтрак в шесть тридцать. Затем, с закованными в кандалы ногами, — развод по различным мастерским, в одной из которых с семи до полудня Арчеру приходилось стирать одежду заключенных. С полудня до часу дня — безмолвный обед. С часу до двух — безмолвная прогулка в тюремном дворике. С двух до шести вечера опять нужно было работать. В семь — безмолвный ужин. В восемь выключали свет. Бриться и мыться заключенным полагалось трижды в неделю, причем никаких личных бритв иметь не разрешалось. Льняное исподнее и чистые униформы полагались
К смене белья и имел самое непосредственное отношение Арчер. Однажды, укладывая очередную груду грязного белья в бак со щелоком, Арчер увидел, что в прачечную вошли сержант Вулридж и еще двое надзирателей. Все трое направились к нему.
— 4162, — гаркнул Вулридж, — тебя требует начальник тюрьмы. Надеть ему наручники!
К удивлению Арчера, один из надзирателей схватил его за руки и обхватил запястья стальными браслетами. Арчер хотел воскликнуть: «Что случилось?» — однако же, наученный за полтора года молчать, вовремя прикусил язык. Его вывели из прачечной и по бесконечным коридорам повели в офис начальника тюрьмы. Перед столом начальника ему было приказано остановиться. Симмонс стоял в углу кабинета, его заметно трясло, а правая рука была перевязана.
— Коллингвуд, — сказал Ридли, снимая пенсне. — Симмонс заявляет, что ты напал на него с ножом.
От крайнего изумления глаза Арчера расширились. Начальник тюрьмы показал ему грубо сработанный нож.
— Сержант Вулридж обнаружил это у тебя под матрасом. Ты сделал нож в прачечной? Можешь говорить.
— Нет, сэр. Все это чудовищная ложь.
— Значит, ты обвиняешь сержанта Вулриджа во лжи?
— Да, сэр.
— Скажи, Симмонс, правда ли, что Коллингвуд напал на тебя в камере с ножом?
— Да, сэр, — сказал из угла кабинета Симмонс.
— Врешь! — крикнул Арчер. — Я ничего подобного не делал!
— Молчать! Я не давал тебе разрешения говорить! В общем, я вижу, Коллингвуд, что ты — опасный бунтовщик, и, следовательно, я аннулирую все время, заработанное тобой ранее. Можешь также распрощаться с мыслью об условном освобождении. Кроме того, я обсуждал твой случай с отделом наказаний, и они согласились с моим предложением добавить к твоему сроку еще пять лет.
— Нет!!!
— Молча-ать! Будешь отбывать здесь полных десять лет, при этом даже и мечтать не смей о досрочном освобождении. А за нарушение тишины начать свой срок тебе придется с месяца одиночного заключения. Увести его!
Когда двое надзирателей схватили Арчера за руки, его едва не вывернуло наизнанку. И только сейчас он начал осознавать грубую реальность происшедшего: напрасны мечты о досрочном освобождении, зря он ишачил, получается. То единственное, ради чего он пытался здесь выжить, у него вдруг грубо и немилосердно отняли.
— Но все это сплошная ложь! — закричал он. — Вы подстроили все это! Вы и Вулридж! Вы сговорились с Симмонсом…
— Два месяца одиночки! — рявкнул Ридли, поднимаясь. — Вывести его из кабинета!
— Все это ложь! — кричал Арчер, пытаясь вырваться из рук надзирателей.
— Три месяца!
— Я невиновен!
— Четыре месяца!!!Четыре месяца одиночного заключения, а если ты посмеешь произнести еще хоть слово, я упрячу тебя туда на год.
Арчер уставился на Ридли, тогда как сержант Вулридж с гадостной ухмылкой сжал кулак и изо всей силы ударил Арчера в солнечное сплетение, после чего добавил дубинкой по голове.
Он был в прекрасном бело-золотистом коридоре. Из-за невидимой двери струился туман, сквозь распахнутые окна, играя белыми газовыми занавесками, внутрь проникал приятный теплый ветерок. Было такое ощущение, словно он плывет по комнате по направлению к далекой двери. Откуда-то доносились звуки оркестра, исполнявшего медленный нежный вальс.
Когда расстояние до двери сократилось, музыка стала громче. Сами собой обернулись вокруг тела занавески, легкие и полупрозрачные, приятно ласкающие кожу. Дверь медленно раскрылась — и он увидел Эмму, прекрасную, как мечта.
Эмма была в красивом серебристом платье. Он протянул к ней руки, и она раскрыла свои объятия навстречу ему. Но в тот самый миг, когда он хотел прижать ее к себе, что-то случилось, и он вдруг оказался в водовороте тяжелой черной воды. Поток завладел и понес, совершая большие круги — один, еще один… Вода затягивала его все глубже, он пытался хоть за что-нибудь ухватиться, чтобы не утонуть. И тут раздался смех — смех сержанта Вулриджа. Из воды проступило лицо начальника тюрьмы Ридли, затем из этого же черного водоворота выглянуло понуро-смиренное лицо низенького Симмонса. Они оба хохотали, а его все глубже затягивало в водоворот, где было холодно и сыро.
Он пробудился в одиночной камере. Темнота. Совершенно голый, свернувшись калачиком, лежал он на каменном полу. Сыростью оказался обильный пот, выступивший на теле, поскольку в одиночке было ужасно жарко. От удара дубинкой голова прямо-таки раскалывалась. Когда Арчер попытался сесть, сильная боль молнией пронзила мозг. Воспоминание о месяце, однажды уже проведенном в такой же камере, нахлынуло на Арчера: ужас одиночества, клаустрофобия, тишина, невозможность отличить день от ночи…
Четыре месяца…Воспоминание об этом ударило посильнее, нежели дубинка Вулриджа.
— Я не выдержу, — прошептал он.
Десять лет. И ни малейшего шанса на досрочное освобождение.
— Я не смогу… Не вынесу!
Арчер на четвереньках стал ползать по камере, поскольку потолок не позволял ему распрямиться в полный рост. Только и оставалось, что метаться, словно зверь в клетке.
Привыкнув к темноте, глаза начали различать в металлической двери камеры крошечные дырочки, через которые проникали лучи света. Протянув правую руку, Арчер ладонью провел по металлической поверхности: сталь была горячей.