Золото и мишура
Шрифт:
— Как бы опять не получился большой пожар, — сказал один из пожарных, стараясь перекричать ветер.
— Скотт!..
Эмма была близка к истерике. Дом представлял собой сплошной костер, нигде никаких признаков ни мадам Чой, ни Скотта. Кан До взял обоих детей и отнес их к дальнему краю бассейна, в котором отражался огонь.
— Тайтай! — крикнул он. — Идите сюда!
Очередной сильный порыв ветра сорвал часть крыши итальянской башенки, уже и так покоробившуюся от сильного жара. Огненный полог полетел в ту сторону, где находилась Эмма, но, пролетев у нее над головой, упал в бассейн.
Эмма
Эмма слышала отдаленный звук пожарных колоколов, слышала грохот отцовской коляски, подъехавшей к месту пожара. Эмма чувствовала, как отец обнимает ее, пытаясь привести в чувство, как Зита набросила ей на плечи свое пальто, чтобы защитить от ветра. Наконец пожарные команды подоспели на взмыленных лошадях. Крики пожарных, шипение водяных струй, похожих на гейзеры, фонтаны воды из шлангов обрушились на горящий дом… Эмма слышала, как возле нее чей-то голос произнес:
— Весь город бежит сюда…
Все это Эмма слышала, замечала, но все это проходило мимо нее.
— Я потеряла его, — прошептала она Зите, с трудом выговаривая слова. — Я потеряла Скотта. Как раз тогда, когда по-настоящему полюбила…
Уткнувшись в плечо Зиты, Эмма разрыдалась. Зита обняла ее и вспомнила тот день на борту речного парохода, когда Арчера Коллингвуда вырвали из жизни Эммы и сердце ее оказалось разбито. Теперь Зита чувствовала, как вновь разрывается от невыносимой боли сердце Эммы.
— Бедная вы моя, бедная… — сказала Зита. — Пойдемте к нам, вам нужно лечь в постель, пока вы не простудились.
— Какое это имеет теперь значение? — сказала сквозь слезы Эмма. — Что вообще теперь имеет значение?!
Скотт, дорогой мой Скотт…
Словно во сне Эмма повернулась и пошла к экипажу; Зита и Феликс с двух сторон поддерживали ее. К Эмме подошел Кан До с детьми на руках; оба они, несмотря на шум и крики, каким-то непостижимым образом сумели уснуть. Эмма, нагнувшись, посмотрела на личики спящих, на которых отражалось затихавшее пламя пожара.
— Я была неправа, — понемногу выбираясь из похожего на транс состояния, сказала Эмма и протянула руки к детишкам. — Они имеют значение. И будущее имеет. Пожалуйста, Кан До, дай мне детей.
В воцарившемся молчании оба ребенка перешли к ней на руки. Эмма стиснула их в объятиях и поцеловала. Затем обернулась и посмотрела на пепелище.
— Скотт… — прошептала Эмма, и в глазах у нее появилось выражение твердой решимости. — Ты останешься жить в этих детях и в моем сердце. Дорогой, ты будешь гордиться своей семьей. Я все сделаю для этого. Будет, как ты хотел, королевская семья Калифорнии.
И Эмма снова поцеловала детей, а внизу под ней пылала едва ли не половина Сан-Франциско. M искры в ночном небе были похожи на брызги крови.
— Огонь расползается! Проклятье! — сказал Рик Бэрдуэлл, один из четырех ночных сторожей Торгового центра «Де Мейер и Кинсолвинг». Все четверо стояли на улице перед громадным зданием магазина и смотрели, как горит город.
— Ну и черт с ним! Отстроим Сан-Франциско еще раз, — сказал Стю Амори, другой сторож. — У нас это чертовски неплохо получается — города строить.
— Да, большая практика делает нас большими мастерами.
Ветер не позволял огню добраться до Портсмут-сквер; площадь была сейчас пустая и темная, если не считать нескольких огоньков в кафе «Бонанза». Большинство горожан сбежались на пожар и глазели на происходящее, так что Сан-Франциско оказался в этот час практически безлюдным.
Вдруг раздался выстрел, и пуля угодила в спину Рику Бэрдуэллу. Затем послышались еще выстрелы, и трое остальных сторожей оказались убиты прежде, чем успели сообразить, что происходит. Иные замертво, иные в предсмертной агонии, они упали перед магазином. Двенадцать «сиднейских уток» подскакали галопом и торопливо спешились. Один из них сказал:
— У нас есть час, чтобы очистить магазин. Проверь, как там эти засранцы, не дышат? Ну, парни, пошевеливайтесь. У нас много работы.
Все бандиты, кроме одного, вошли в тихий и мрачный магазин, оставшийся снаружи, для верности выпустил в головы четырех сторожей еще по пуле. Лишь после этого он вбежал туда, где остальные уже разбили половину витрин и разнесли в пух и прах магазинчик Зиты.
— Погибло… — сказал Феликс. — Все погибло!
Стояло утро следующего дня. Повсюду были видны дымящиеся пепелища, и вонь от паленой шерсти висела над городом. Феликс стоял в середине главного зала первого этажа разграбленного Торгового центра. Слезы застилали ему глаза, когда он оглядывал магазин, полки которого еще совсем недавно ломились от множества чудесных товаров. Теперь же на месте былой красоты лежали груды разбитого стекла, повсюду — изуродованные витрины, разорванная одежда и кучи мусора.
— Все, чего нам удалось достичь с таким трудом, — сказал он, — все уничтожено.
— И сторожа, — сказала Зита, которая зарыдала при одном взгляде на свою модную лавку. — Все они мертвы. Не могу поверить, что такое бессмысленное насилие…
— Я — могу, — прервала Эмма, держа за руку отца; глаза ее покраснели от слез. — Это очень жестокий мир. Прежде я верила в романтику и шопеновские вальсы, но получилось так, что сначала этот мир убил мою мать, затем ваших детей, Зита. Пропал Арчер, меня пыталась отправить на тот свет Чинлинг, теперь вот погиб Скотт… Это очень жестокий мир, в котором выживают только сильные. Но, клянусь Богом, я буду сильной! Папочка, у нас есть страховка?
Феликс сжал дочь в объятиях.
— Дорогая моя Эмма, — сказал он, — тебе нужно нести свой собственный крест. Не беспокойся о делах, не волнуйся из-за бизнеса.
— А я беспокоюсь! Половина этого магазина теперь — моя. Так есть страховка?
Когда Феликс посмотрел на дочь, в глазах ее он не увидел слез, а увидел жесткость и проницательность, которые живо напомнили ему его покойную жену Матильду.
— Нет, — сказал наконец Феликс. — В Калифорнии не существует никаких страховых компаний, а с Восточным побережьем, где они имеются, мы еще не установили соответствующих связей.